Но не напишут: подавал актёрам,
Разбившись в кровь на лестнице Сен-Лу.
Побили Францией… В глазах — «Пьеро» Сезанна.
Как рыцарь пьяный, словно ландыш в дождь.
Соплив, как триппер старых куртизанов,
Глаза мозоля шпорами подошв.
А Шарль потеет… Мысли греют падаль.
Таких, как он, к обедне не зовут.
Но, как регата Ноя с трюмом гадов,
Поход волхвов с ночёвкой в хлеву.
Меня простили: «Уходи, подонок,
И не верти башкой — застынешь в соль.
И, как щенок, промеж сосков Мадонны,
Я пробираюсь, пьяный и босой.
Кончал апрель раздавленным эклером
И если мало — в горнице пошарь.
Меня все звали чокнутым Бодлером,
Я не перечил: «Можно просто Шарль».
Вийон
Я все познал, но только не себя
Франсуа Вийон
1
Мой брат, я здесь… Как ты, укрыт Парижем.
Молчи, молчи… Я в курсе — Франсуа.
Оставь… Мой стих твои слова подлижет,
А твой споткнётся о мои слова.
Брось руку жать — я не оставлю фото.
Ты не поймёшь, француз, что есть анжан-
Беман. Ты рвёшься к эшафоту,
А я плюю на плеши парижан.
Ты крест украл — я скинулся на гвозди,
А Сын сбежал — не тронута плита…
2
Вийон все врал — никто не знал его здесь,
И я не в цель — меня не ждали там.
Ведь сняв с петли — в гробницу не положат
Костюм не нам. К Петру идут в тряпье.
Но этот вор играл на жизнь Деложем,
А я все крыл козырным Монкорбье.
Я пьяный спал, блюя в его постели,
А он искал netbook в моих вещах
И мне оставил запахи борделя,
Мой бублик слопал, дырку завещав.
И массу зада мерили мы горлом.
Хорош безмен. Но дальше — без меня.
Он бросил трезвость, а меня попёрло —
Он прочитал: «Не слабая фигня!».
Париж бил в пах, а сбоку ваших нету —
Плечо к плечу, не в ногу, но рот в рот.
Он трахал шлюх и не любил поэтов,
А я, дурак, совсем наоборот.
Меня он предал, выйдя трижды первым.
Я сдох в Сен-Бенуа-ле-Бетурне.
Теперь я здесь, жру водку под консервы,
А он лежит в кладбищенском г… не.
Но знал ведь, гад, что миру я — приёмный
И буду гнить от скользкого вранья.
Я понял все, но только не Вийона,
Он все познал, но только не меня!
Лотреамон
Не надо: «Здравствуй!». Просто туфли скинь
И залезай в постель бесцеремонно.
Я только принесу сюда листки
Там, где Дюкасс имел Лотреамона.
Я только замочу свои носки
И поищу в штанах презервативы.
О древний Океан, твои соски
Я срезал не по-здешнему красиво.
О древний Океан, вода, как желчь.
(Лежи, лежи, не обнажая дёсен)
Ведь перед тем, как рукописи сжечь,
Мы с Лоэнгрином мирно разойдёмся.
Всевышний пьян, как тысяча клопов,
Он не осудит нас, моя Медея.
Ты мне отдашься просто за «слабо» —
Я покажу тебе Монтевидео.
Шесть песен. Значит, шесть попыток влёт.
Всоси меня покрепче, по-акульи.
Пусть твой плавник мой разрезает лёд.
Режь крепче, режь — мы не впервой рискуем.
Терпи, терпи — мы скоро отдохнём,
Зубами закусив одну подушку.
Но обещай — помолимся о нем
И навестим горячную психушку.
Пиши, пиши: «Фобур-Монмартр, 7».
Он девственник. Согрей его, родная.
Я не сревную. Пусть заткнутся все,
Кто до сих пор таких, как мы пинает.
Накинь ночнушку — на дворе ноябрь.
Тут близко: век и где-то четверть века.
Эх, был бы он красавицей, то я б
И голышом с короткого разбега.
Ты спишь, ma cher? И рядом не Париж?
Нет, просто дразнишь ласковым укором…
Ведь завтра ты простишь меня, малыш.
Я снова твоим буду Мальдорором.
Рембо
Перепуган, как 36 000 000 новорожденных пуделят