— Вот и погода улучшается.
— Не тужи, — успокоила его Маша. — Я уж постараюсь сделать так, чтобы вернуться в Лукрэн.
— А как со зверями?
— Завтра утром окончательно оформлю предложения, перепечатаю на машинке, оставлю копию Сергею Ивановичу, а первый экземпляр повезу в Анадырь. Если понадобится, и в Магадан. В Магадане не согласятся, полечу в Москву.
— Надо ли все это затевать? — с сомнением спросил Андрей.
— Надо, — решительно ответила Маша. — Ты куда идешь?
— Домой.
— Если позволишь, я пойду с тобой.
— Буду очень рад…
Поужинали нерпятиной, послушали музыку. Беседа не клеилась. На улице было удивительно тихо, ветер больше не бил в стекла маленьких окон, не дребезжал железной печной заслонкой. И электрический свет горел ровно, без тревожного мигания.
— Не хочется уходить, — тихо произнесла Маша.
— Кто-то сказал, — вспомнил Андрей, — человек должен гибнуть на пороге счастья. Если каждый будет счастлив вполне, исчезнет двигатель жизни.
— В таком случае давай погибнем! — предложила Маша, ощутив всем телом, какой это сильный, крепкий человек, Андрей Пинеун, выросший, как одинокая скала в море, без нежности, без ласки…
Рано утром зазвонил телефон.
Андрей долго сонно окликал собеседника, пока не сообразил, кто говорит.
— Когда придет? В три часа?.. Хорошо, буду готов.
На вопросительный Машин взгляд ответил:
— Вертолет придет в три часа дня, и я полечу в райцентр за топливной аппаратурой. Сегодня же вернусь.
— Возвращайся обязательно, — попросила Маша. — Я закончу работу и буду свободна…
Весь день, не разгибая спины, Маша печатала в нескольких экземплярах предложения по устройству большого звероводческого предприятия. Машинка была отличная — электрическая «Оптима»; печатать на ней — одно удовольствие.
Вертолет прилетел точно в назначенное время. Маша слышала, как он взлетал. Она прекратила работу и напряженно слушала, пока не стих шум мотора.
Наскоро перекусив в столовой, снова вернулась в контору и засела за машинку.
Через час пришлось зажигать свет: наступили полярные сумерки.
Пришел Сергей Иванович, осторожно, чтобы не мешать Маше, сел за свой стол и защелкал арифмометром.
Вдруг словно что-то толкнуло Машу. Она спросила председателя:
— Сергей Иванович, а почему же вертолета нет? Ведь светлое время кончается.
Председатель посмотрел в окно и спокойно сказал:
— Можно считать, что уже кончилось.
— Может быть, что-нибудь случилось? — встревожилась Маша.
— Скорее всего так и есть, — с тем же спокойствием ответил Сергей Иванович. — Погода только ведь установилась, могли позвонить из Уэлена: срочно больного вывозить или еще что-нибудь неотложное подоспело. А то и просто мог сломаться вертолет. Машина старая, ненадежная, давно пора в капитальный ремонт, а все гоняют.
— Может быть, позвонить в райцентр? — предложила Маша.
— Это проще простого, — сказал Сергей Иванович и взялся за телефон.
Через минуту его соединили с начальником аэрослужбы, и начались вопросы, ответов на которые Маша слышать не могла.
— Когда вылетели? Да что вы?! Сами беспокоитесь?.. Выслали вездеход?..
По мере того как голос Сергея Ивановича повышался, сердце Маши проваливалось куда-то вниз, и вдруг нестерпимо озябли ноги, хотя они были в меховых торбасах.
Сергей Иванович положил трубку и встал.
— Где-нибудь на полпути между Лаврентием и Лукрэном сделали вынужденную посадку. Но рация молчит, а это уже худо. Надо свой вездеход гнать.
— Я поеду вместе с вами! — сказала Маша
— Куда вы, Мария Ивановна! — возразил председатель. — Не исключено, что нам придется всю ночь блуждать. Оставайтесь дома, мы вам все сообщим.
— Нет, я поеду, — еще настойчивее заявила она.
— Хорошо, — уступил председатель. — Идите переодевайтесь. Потеплее оденьтесь. Я за вами заеду. — И тут же позвонил в гараж: — Срочно вездеход! Прямо к правлению!.. Плевать на запретные знаки. Может, беда какая!
Маша забежала к Вуквуну, объяснила, что ей необходимо.
— Кэркэр можешь надеть? — спросил Вуквун. — Не отвыкла?
— Давайте.
Маша разделась до белья и влезла в принесенный из сеней прохладный кэркэр. Ее тут же охватил озноб, но Аканна уже держала наготове чашку горячего чая. А Вуквун тем временем наливал чай в термос. Когда вездеход подкатил, для Маши была подготовлена вместительная сумка с провизией и большим термосом, полным горячего чая.
Обеспокоенные проезжающим по улице вездеходом, люди повыскакивали из домов, и тревожная весть волной катилась по Лукрэну: вертолет пропал.
Сергей Иванович сел рядом с водителем. За его спиной разместились Маша, молчаливый бородатый фельдшер и Вуквун.
— Поедем вдоль морского побережья. Это обычный маршрут вертолета! — прокричал Сергей Иванович, и вездеход, дернувшись, покатил вниз.
В крохотное, залепленное снегом боковое окошечко Маша и Вуквун не могли рассмотреть ничего: полярная ночь покрыла мраком все ледовое пространство.
Кэркэр был впору, только ворот слишком широк. Впрочем, он ведь таким и делался, чтобы женщина легко могла выпростать руки.
Под шум вездехода разговаривать было трудно, но Вуквун ухитрялся произносить слова прямо в ухо Маше.
— Вернемся домой, скажу Аканне, чтобы сшила тебе меховое пальто из неблюя. Она хорошо шьет. Не идет тебе кэркэр. И вообще он отжил свое — совсем немодная и неудобная одежда. А вот пальто из неблюя будет в самый раз… Можно бы и из пыжика, но у пыжика слишком мягкий мех. На «Волге» в пыжиковом пальто ездить, а не на вездеходе…
Маша слушала Вуквуна, но видела другое лицо: родное, мужественное и беспомощное, одинокое, как скала в ледовитом море. И вдруг вспомнила другие слова. Они огнем сверкнули в мозгу: «Человек должен погибнуть на пороге счастья!» Значит, он предчувствовал? Знал? Не может быть! Это какая-то мистика. Ничего не должно с ним случиться. Это только в кино так бывает: сказал красивые слова — и умер…
А Вуквун продолжал свое:
— Мы тут выполняли заказ для московской киностудии. Шили нерпичьи куртки. Только нерпичий мех жесткий, плохо лежит на плечах, а вот неблюй…
Вездеход вдруг остановился. В проеме, соединяющем пассажирский салон с водительской кабиной, показалась голова Сергея Ивановича.
— Видим большой костер. Похоже, что они вылили весь бензин и подожгли.
Вездеход понесся вперед еще стремительнее. Грохот стал таким, что Маша больше не слышала не единого слова, только видела губы Вуквуна, шевелящиеся в полутьме, подсвеченные сверху слабенькой электрической лампочкой.
Маша пыталась рассмотреть костер через боковое оконце, но за стеклом по-прежнему была непроглядная темень.
Судя по рывкам, по чудовищной тряске, которая не давала открыть рот, вездеход мчался прямо по торосам. Это продолжалось еще примерно с час. Наконец водитель притормозил, в проеме опять возникло лицо Сергея Ивановича, и Маша услышала:
— Видны фигурки людей!
«Живы», — с облегчением подумала она.
Теперь уже и в боковое окошечко виднелся отсвет бушующего где-то впереди красного огня. По тому, как быстро этот красный отсвет переходил в белесо-голубоватый, можно было заключить, что вездеход близок к цели.
Зарево теперь проникало даже внутрь вездехода, плясало по лицу Вуквуна, по бороде молчаливого фельдшера.
Как-то неожиданно вездеход остановился.
Вуквун откинул брезент. Вплотную стояли закопченные, растерянные, незнакомые люди. Маша спрыгнула вслед за Вуквуном на снег и принялась искать среди них Андрея.
— Вон еще один вездеход идет, — сказал летчик, указывая на мыс, из-за которого показались две светящиеся точечки фар.
— Что случилось? — спросил Сергей Иванович.
— Беда, — коротко ответил летчик.
А Маша все искала Андрея. Она вглядывалась в каждое лицо, стараясь угадать дорогие черты под густым слоем копоти, и все твердила про себя, едва сдерживаясь, чтобы не закричать во весь голос: «Нет, не может быть!.. Он жив!.. Он должен остаться среди живых!..»