«Зачем?» — спрашивал он себя.
Где логика?
Нет логики. Нет логики в выборе жертвы, нет логики в выборе места преступления. Зачем было убивать Хельгу средь бела дня на висящем в двенадцати метрах над землей кресле, да еще и лыжной палкой? Палкой, отточенной и превращенной в смертоносное оружие. Такое просто так не случится, это не был необдуманный порыв, это было предумышленное, подготовленное убийство. Кто-то ночью, накануне первого убийства, поработал в лыжной мастерской, воспользовался напильником, а потом точилом, заострил эту проклятую палку, чтобы она наверняка могла пробить и толстую лыжную куртку, и лыжный пуловер, и сердце…
«Но тогда в выборе места преступления не может не быть логики, — рассудил Хейз. — Убийца Хельги задумал свое дело уже давно, раз подготовил оружие накануне. А допустить, что преступление было предварительно обдумано, значит допустить, что логика есть, что убийство именно в подъемнике составляло часть замысла — иначе и быть не могло…»
«Похоже, есть логика, — сказал себе Хейз… — вот только опять выходит нелогично…»
У него за спиной заворочалась Бланш. Он обернулся взглянуть на нее, вспоминая ужас, написанный на ее лице прошлой ночью — по контрасту с теперешним сонным спокойствием. Она рассказала все Вэйту трижды, снова и снова объясняя ему, как нашла мертвую девушку…
Мэри Файрс, двадцать один год, брюнетка, родом из Монпелье, Вермонт. Занималась лыжным спортом с шести лет, четырехкратная чемпионка по женскому слалому, тренер с семнадцатилетнего возраста. Кроме того, каталась на коньках, входила в школьную сборную по плаванию, состязалась в многоборье, красивая, порядочная девушка с приветливой улыбкой — теперь она мертва.
Почему?
Она жила в комнате рядом с Хельгой, познакомилась с ней год назад. Не приближалась к канатной дороге в день убийства Хельги. Как раз тогда занималась с начинающими у Т-образного подъемника — довольно далеко от канатной дороги. Не могла видеть ни убийства Хельги, ни убийцы Хельги…
И все же кто-то и ее убил.
Но если допустить, что это предумышленное убийство, что в нем есть логика, что убийство Хельги в кресле на полпути на гору логично, — тогда смерть Мэри Файрс должна быть частью той же логики.
Но какой?
«К дьяволу логику, — сказал себе Хейз. — Уже не могу рассуждать нормально. Так хочу раскрыть дело, что уже не могу рассуждать нормально, а это меня делает более чем бесполезным. Значит, надо убираться отсюда, надо разбудить Бланш, велеть ей одеваться, собирать вещи, потом уплатить по счету и уехать, вернуться в город, в район 87-го участка, где убивают честнее — не то чтобы менее жестоко, но не исподтишка. Оставить это дело шерифу Вэйту, который так держится за свои ошибки. Ему и его умелым помощникам — может раскроют, а может, не сумеют, но мне это не по силам, я уже не в состоянии рассуждать нормально…»
Он разбудил Бланш и ушел в главное здание, торопясь как можно скорее заплатить по счету и уехать. Кто-то упражнялся на пианино. Хейз прошел мимо него и мимо камина, свернул к кабинету Уландера. Постучал и стал ждать у двери. Внутри кто-то помедлил, потом сказал: «Войдите», и Хейз нажал на дверную ручку.
Все выглядело точно так же, как и в пятницу вечером, в день их приезда, вечность тому назад. Уландер сидел за столом, тридцатилетний темноволосый мужчина с темными бровями, низко нависающими над темно-карими глазами. Та же белая рубашка с расстегнутым воротом, а поверх — яркий пуловер с оленем. На правой, неподвижно торчащей ноге, все еще гипс, ступня опирается на низенький диванчик. Все выглядело совсем по-старому.
— Я хочу заплатить по счету, — сказал Хейз. — Мы уезжаем.
Он стоял у самой двери, шагах в десяти от стола. Костыли Уландера стояли у стены рядом с дверью. Уландер, улыбаясь, произнес: «Конечно!», а потом открыл нижний ящик стола, достал свой реестр и прилежно заполнил квитанцию. Хейз подошел к столу, проверил счет, кивнул и выписал чек. Размахивая им в воздухе, чтобы высушить чернила, спросил:
— Что вы делали вчера в моей комнате, мистер Уландер?
— Проверял отопление, — отозвался Уландер.
Хейз кивнул.
— Вот вам чек. Отметьте, пожалуйста, на квитанции, что счет оплачен.
— С удовольствием, — Уландер поставил печать и вернул квитанцию Хейзу. В этот момент Хейз испытывал странное ощущение чего-то неладного. В сознание врезалась странная мысль: «Что здесь не в порядке?» Он посмотрел на Уландера — волосы, глаза, белая рубашка, пуловер с оленем, сломанная нога, гипс на ней, диван… Что-то изменилось. Он видел не ту комнату, не ту картину, что в пятницу вечером. «Что здесь не в порядке?» — спрашивал он себя и не находил ответа.
Он взял квитанцию и проговорил:
— Спасибо. Как там с дорогами?
— Расчищены до самой штатской магистрали. У вас не будет никаких затруднений.
— Благодарю, — сказал Хейз. Он помедлил, не отрывая взгляда от Уландера. — Вы знаете, моя комната как раз над лыжной мастерской.
— Да, знаю.
— У вас есть ключ от мастерской, мистер Уландер?
Тот покачал головой.
— Нет. Мастерская — это частная собственность. Она не относится к пансиону. Хозяин, видимо, позволяет лыжным тренерам…
— Но вы ведь сторож, не правда ли?
— Что?
— Это вы мне сами сказали, когда я приехал? Разве вы не говорили, что между сезонами вы — сторож? Следовательно, все ключи у вас?
— А! Ну, да! Да, я так говорил… — Уландер неловко заерзал на стуле, видимо, пытаясь устроить ногу поудобнее. Хейз еще раз посмотрел на эту ногу, думая: «Черт возьми, что же не в порядке?»
— Может быть, вы вошли в мою комнату, чтобы подслушивать, мистер Уландер? Не так ли?
— Что подслушивать?
— Те звуки, которые доносятся из лыжной мастерской снизу, — предположил Хейз.
— Что же в этих звуках интересного?
— Среди ночи кое-что бывает. Ночью очень удобно слушать. Я только сейчас начинаю вспоминать, что мне там довелось услышать.
— В самом деле? И что же вы слышали?
— Слышал, как шумит газовая горелка, и как спустили воду в уборной, и как двинулись по склону снегоуборочные машины, и как спорили в коридоре, и как что-то пилили и точили в лыжной мастерской. — Он говорил все это Уландеру, но, в сущности, обращался не к нему. Вспомнились те резкие ночные голоса, вспомнилось, что только после них он услыхал шум в мастерской, подошел к окну и увидел свет лампы внизу. И тогда произошла странная вещь. Вместо того, чтобы сказать «мистер Уландер», Хейз вдруг назвал его «Элмер».
— Элмер, — сказал Хейз, — мне сейчас пришла в голову одна вещь…
Элмер… И с этим словом в комнату вошло нечто новое. С этим словом он вдруг перенесся назад, в комнату для допросов 87-го участка, где заурядных воров и грабителей называли их уменьшительными именами — Чарли, Гари, Джо, и где эта фамильярность словно ставила их по ту сторону барьера, подавляла их, заставляла понять, что допрос — не шутка.
— Элмер, — повторил он, — сейчас мне пришло на ум, что раз Мэри не могла в горах ничего видеть, то ее, наверное, убили потому, что она что-то слышала. Пожалуй, она слышала тот же спор, который слышал и я. Только ее комната совсем близко к Хельгиной. И она наверняка разобрала, кто именно спорил. — Он сделал паузу. — Это очень логично, как ты думаешь, Элмер?