— Ну, не все время одними делами заниматься? — хитровато глянула Параска, подымая голову от тетрадей, которые проверяла.
— Все не все, а гулять, можно сказать, некогда…
— Вам же не надо тетрадей проверять! И неграмотных вы грамоте не учите! Времени у вас должно быть с излишком!
— Дохнуть некогда! Как в район перешел!
Он после того, как не избрали в сельсовет, устроился районным уполномоченным. Не большое, однако все же начальство, с портфелем ходит! И поблажку дать, и прижать может, что ни говори — районный представитель! И недаром угощают чуть ли не всюду! Ганна заметила неспокойный блеск в его глазах, подумала: и теперь вот, не иначе, с угощения! Даже шрам около рта побагровел!
Дубодел перехватил ее взгляд, кивнул, чтоб вышла на крыльцо. Она повела плечами, будто не поняла. Он подумал, встал, строго официальным тоном велел:
— Ганна, прошу выйти.
— Ето чего?
— Дело есть! Выяснить надо…
— Дак выясняй тут.
Он неловко помолчал. Искоса, настороженно глянул на Параску. Перевел взгляд на Ганну, недовольно покачал головою: недогадливая!
— При посторонних нельзя…
Параска сразу отозвалась:
— Дак я могу выйти!
— Нет, вы работайте! — Он сказал, нетерпеливо требуя: — Времени нет. Выйди!
Ну что ж. Ганна, не одеваясь, вышла в коридор. Он попросил выйти на крыльцо. Послушалась. На крыльце остановилась.
— Ну, выясняй.
— Пройдем немного еще, — добродушно взял за руку.
— Не хочу.
— От язва ж ты! — засмеялся одобрительно. — Все по-своему гнешь!
— Ну, что ты хотел выяснить?
Он выпустил ее руку, важно сказал:
— Ты ето правильно сделала, что Глушака кинула.
— Дак для етого и позвал, чтоб похвалить?
— Ну, язык! — Он снова засмеялся, как бы одобряя. — Правильно. Хватит гнуть шею на них!
Дубодел взял ее за руку. Ганна хотела сразу же отнять ее, но он не дал. Притянул к себе. Аж затошнило — дохнул водкой.
— Ты что ето?! — удивилась будто.
— А ничего! — забулькал противный смех. — Поухаживать от хочу за тобою.
— Вон как! Дак для етого надо было тянуть сюда? На мороз. — Холод-таки пробирал ее. Особенно мерзла спина. — Поухаживал бы там. При Параске.
— Нравишься ты мне! — Как бы не заметив издевки, он все тянул ее к себе. Она твердо уперлась ему в грудь. — Ну, чего ты? Н-не нравлюсь?
— Не нравишься.
Руки его немного ослабли. Но он все ж не выпустил ее.
— Почему ето?
— А не знаю. Просто гадкий.
Чувствовала, будто ударило его. Минуту растерянно молчал. Потом сказал злобно:
— Чего задираешь нос?
Она спокойно приказала:
— Пусти!
Дубодел отпустил.
— Нечего девку из себя строить! Не знаю, думаешь, как ты с етим Дятликом в гумне?..
— Знаешь?
— Знаю.
— Дак старайся не забыть.
Этот издевательский совет разъярил его.
— Чего задираешь нос, кулацкая подстилка!
Она сдержалась, проговорила с презрением:
— Ето все, для чего позвал меня?
— Т-ты еще пожалеешь об етом! — выдавил он люто.
— Тогда-то и будет!
Ганна спокойно закрыла двери.
Когда вошла, Параска оторвалась от тетрадей, взглянула лукаво, подсмеиваясь.
— Ну что, поговорили?
— Поговорили, — Ганна сказала таким тоном, что улыбка на Параскиных губах замерла.
Она всмотрелась внимательно и не стала расспрашивать. Склонилась снова над тетрадями. На кухне, одна, Ганна дала волю гневу: «Ах ты гад, гад, как обозвал, аж вспомнить противно!» Старалась успокоить себя — хорошо припекла его, отскочил сразу, — но гнев не унимался. «Думает, раз одна, дак все можно. Приходи и бери, рада будет… Кинется сама! Ага, только тебя мне и не хватало… Ждала, не могла дождаться!.. Грозит еще: „Пожалеешь!“ Пожалею о другом. Что не плюнула в глаза!» Вскоре успокоила себя — есть из-за кого переживать!
Через день явился еще человек. Был вечер, поздний вечер, скоро должны были окончиться занятия со взрослыми, когда Ганна услышала, что в коридор кто-то вошел. Пошаркал в темноте лаптями, остановился, видимо, не зная, куда идти.
Она открыла дверь в коридор, глянула в темноту.