Она замолчала, следя глазами за сверкающими движениями блестящего диска «йойо», который то поднимал, то опускал бродячий торговец, дергая его за веревочку.
— Жан в Эль-Кантара — рядом с умирающей Деборой. Вы здесь в Венеции, дрожащей в предчувствии водяной могилы, — сказала она. — Что-то зловещее преследует разделенных близнецов. Говорят, что двойная траектория должна быть фатально отмечена превратностями и катастрофами. Почему?
— По правде сказать, не знаю. Но, может быть, узнаю когда-нибудь, некоторые пока смутно ощущаемые вещи могут проясниться. Мы с Жаном образовали автономную ячейку, погруженную в мир «непарных», как мы их назвали, потому, что мир переполнен людьми, рожденными поодиночке. Но наша клетка была закрыта, запаяна, как ампула, и все излучения, эманации, излияния передавались другому, в точности повторялись другим, и поглощались. Мир непарных был отделен от нас, и мы от него. И только особые обстоятельства разрушили нашу клетку. Когда-то она имела основания быть герметичной. Но запаянную ампулу сломали. С этих пор разделенные близнецы воздействовали не друг на друга, но на других, на предметы и живые существа. Было ли это роковым поступком? Присутствие каждого из нас в точках, где происходит нечто ужасное, еще не означает, что мы за это ответственны. Может быть, слово «родство» лучше выразит это. Может статься, что разлученные близнецы, выброшенные в мир, в чужие города, к непарным людям, не провоцировали, конечно, беды, разрывы, взрывы, но имели с этими феноменами симпатические связи, привлекали их.
— Да. А может быть, наоборот. Близнецы, привлеченные в определенную точку потому, что там могла случиться катастрофа, ускоряли ее реализацию просто своим присутствием…
— Близнецы? Из нас двоих я был консерватором, хранителем. Жан, наоборот, повиновался воле к разрыву, разлуке. Мой отец руководил заводом, где ткали и чесали шерсть. Жану нравилось смотреть на чесальщиц, я же чувствовал себя счастливым рядом с вязальщицами. С тех пор, я пришел к выводу, что Жан-кардажник сеет раздор и разрушает все, к чему прикасается, таково его призвание. Вот почему я сделал все возможное, чтобы вернуть его и снова привлечь к Бепу.
— Если у меня и оставалось сомнение по поводу вашей идентичности, теперь оно развеялось. Вы обвиняете вашего брата. Вы делаете из него птицу, предвещающую несчастье. Я же нашла в нем открытого, симпатичного и притягательного юношу.
— Чтобы скрыться от Бепа, Жан бросается на шею прохожим. Я не удивлюсь, если Дебора и Ральф усыновят его. В детстве наша неразрывная связь делала нас мало расположенными к сыновьим чувствам. Сейчас, порвав ее, он ищет отца. Но я-то знаю, что он не знает себя самого. Вряд ли это хорошо кончится. Кстати, разве вы сами не сказали мне, что новости плохие?
Круг замкнулся. Каким чудом синхронизация трех оркестров произошла именно в этот момент? Вдруг они заиграли согласно, и это было Лето, прекрасное и плодоносное, барочное лето, выходящее из берегов и смеющееся, лето — как огромный рог изобилия, триумфально несомый кортежем ангелочков и силенов. Действительно согласно? Наверно, не абсолютно, так как я хорошо слышал то, что играли в ближайших кафе, но что играют в дальнем «Флориане», я улавливал с трудом… Но в «Лавене» и «Квадри» явно слышалось легкое расхождение, создававшее едва уловимый эффект эха, которое придает музыке густоту и глубину. Благодаря этой особого рода стереофонии казалось, что вся площадь Сан-Марко сама по себе, ее плиты, аркады, высокие окна. Часовая башня, грубо мужественная Кампаниле, впятеро большая и женственная округлость собора — сами порождают эту музыку.
Я грежу о зрении близнецов, давшем нам знание вещей изнутри и снаружи…
ГЛАВА XVI
Остров лотофагов
Жан
В первый раз я встретил Ральфа в баре «У Гарри». Сначала мне бросилась в глаза его сила, величественность, опьянение и одиночество. Я осознал, что нахожусь рядом с богом Силеном, упавшим с Олимпа, покинутым разгульными друзьями, обреченным толкаться в этой ужасной тесноте… Он только что вернулся из госпиталя, где навещал свою жену, болевшую чем-то очень нехорошим, раком легких, насколько я мог понять. Он пытался прийти в себя перед возвращением на парусник, который стоял на причале в одном из каналов Джудекки, и на чем свет стоял бранил матроса, который сопровождал его, а потом исчез, растворился в городе.