Ее отношение ко мне исходило из общности социальных корней и общего бунта против предначертанности прожитого нами детства. Она почуяла во мне потребность в разрыве и думала, что может помочь мне — хотя бы своим примером — выйти из заколдованного круга, как когда-то она сделала сама. Она действительно мне помогла, и мощно, но речь шла не о семейном круге, как она полагала, речь шла о более тайной и сильной связи — о связи близнецовой. Дениза Малаканте вырвалась из своей семьи за счет балаганных романов. Дважды связывала она свою судьбу с бродягами, сначала со странствующим артистом, затем с перегонщиком спиртного. Это было не случайно. Так она отвечала на властный призыв принципа экзогамии, запрещающего инцест — любовь в своем круге — и предписывающего искать сексуального партнера дальше, как можно дальше. Она научила и меня чувствовать этот призыв, этот принцип центробежности. Она помогла мне понять смысл беспокойства, неудовлетворенности, томивших меня в близнецовой клетке, как перелетную птицу, попавшую в вольер. Потому что, надо быть справедливым и признать, что Поль иногда бывает прав: под этим углом зрения непарные — бледные имитаторы парнобратьев. Им, конечно, тоже знаком принцип экзогамии, запрет на инцест, но о каком инцесте идет речь? О том, где совокупляются отец и дочь, мать и сын, брат и сестра. Этот разброс достаточно выдает и заурядность подобного инцеста у непарных, и то, что речь на самом деле идет о трех видах жалкой подделки. Потому что настоящий инцест, в высшей степени инцестуальный союз, это, естественно, наш союз, овальная любовь, сплетающая подобного с подобным и вызывающая за счет криптофазического взаимопонимания вспышку вожделения, множимую на самое себя, вместо того, чтобы жалко складываться, как в любовях непарных, — и это еще на пике удачи!
Он прав, не могу отрицать, и вожделение непарных, которому обучила меня Дениза Малаканте на матрасах кладовки, — бледнеет, желтеет, блекнет в сравнении с близнецовостью, как электрическая лампочка при восходе солнца. Только вот: есть в любовях непарных нечто эдакое, что на мой близнецовый вкус, имеет редкий ни с чем не сравнимый оттенок и компенсирует эту нехватку интенсивности. (Интенсивность, внутреннее, сдерживаемое давление, энергия, запертая в себе самой… Надо бы, говоря о кардажных связях, найти противоположное слово, выражающее влечение центробежное, эксцентрическое, бродяжническое. Может быть, экстенсивность?) Это тяга к скитальчеству, мародерству, странствиям в поисках неизвестно чего, полному смутных посулов, не менее возбуждающих при скудости их осуществления. Мощное вожделение слияния близнецов так же соотносится с леденцовой радостью совокупления непарных, как крупные, сочные и сладкие парниковые фрукты относятся к мелким терпким и диким ягодам, в жесткости которых присутствует вся гора и весь лес. В овальной любви есть и мрамор, и вечность, и что-то монотонное и неподвижное, похожее на смерть. Зато влюбленности непарных — первый шаг в живописный лабиринт, про который никто не знает, куда он выведет, и даже выведет ли куда-нибудь, но в нем есть шарм непредвиденности, свежесть весны, пряный вкус лесной земляники. Здесь формула идентичности: А + А = А (Жан + Поль = Жан-Поль). Там формула диалектики А + В = С (Эдуард + Мария-Барбара = Жан + Поль +… Петер и т. д.)
Малаканте открыла мне, пока мы вместе кувыркались на стеллажах кладовки, любовь к жизни и что жизнь эта — не большой деревенский шкаф, где рядами выстроились стопки белоснежных наглаженных простыней, надушенных пакетиком лаванды, а нагромождение грязных матрасов, на которых являлись на свет мужчины и женщины, где они совокуплялись и спали, где они страдали и умирали, — и что так оно и должно быть. Она объяснила мне, ничего при этом не говоря, одним своим живым присутствием, что существовать — значит совершать что-то неприглядное, иметь жену, у которой бывают месячные и которая изменяет, детей, которые могут подцепить коклюш, дочерей, которые сбегают из дома, парней, которые буянят, наследников, дожидающихся вашей смерти. Каждый вечер Поль мог сколько угодно снова вступать во владение мной, запирать меня вместе с собой, словно в запаянную лампочку, отмывать меня, дезинфицировать, пропитывать нашим общим запахом и под конец делить со мной причастие семенем, но после истории с тройным зеркалом я уже не принадлежал ему, я испытывал властную потребность существовать.