— Что там у них за веселье? — пробормотал Финнеган, щурясь.
«Веселье» оказалось весьма своеобразным. Когда «Дева» осторожно причалила к дощатому, видавшему виды пирсу, я увидел его. Огромный, косматый, бородатый мужик, ростом под два метра, в распахнутой на груди рубахе и простых портах, носился по берегу, размахивая здоровенной оглоблей. Его рык перекрывал все остальные звуки. За ним с воплями разбегались какие-то люди, судя по одежде — местные индейцы или метисы. Несколько тел уже неподвижно лежали на земле.
На самом причале, сбившись в кучку, стояли женщины в платках и длинных юбках, прижимая к себе испуганных детей. Рядом с ними — пожилой священник в темной рясе, с длинной седой бородой, сжимавший в руках большой деревянный крест. Его лицо выражало отчаяние.
— Help us! Please, help! — закричала одна из женщин, увидев нас. Английский у нее был ломаный, с сильным акцентом, но мольбу в голосе нельзя было не понять. — Kuzma… mad! Kill everyone!
Косматый гигант, очевидно, тот самый Кузьма, тем временем раскидал последних сопротивлявшихся местных мужиков. Те, кто еще мог двигаться, спасались бегством.Кто-то даже бросился в реку. А косматый стоял посреди берега, тяжело дыша, глаза его были налиты кровью, безумные. Оглобля в его руках выглядела спичкой. А еще Кузьма был мертвецки пьян. Это было видно даже с палубы.
— Оружие убрать! — скомандовал я, увидев, что банноки вытащили из трюма винтовки. — Никакой стрельбы!
Финнеган вопросительно посмотрел на меня, но промолчал. Я быстро огляделся. В углу палубы, среди снастей, лежала старая рыболовная сеть. То, что нужно.
— Дайте-ка сюда!
Схватив сеть, я перемахнул через борт на причал. Кузьма меня заметил, заревел и, качаясь, двинулся в мою сторону, волоча за собой оглоблю. Священник и женщины в ужасе отпрянули.
Я не стал ждать, пока он приблизится. Развернувшись спиной к Кузьме, я сделал вид, что собираюсь спрыгнуть обратно на судно, но в последний момент резко обернулся и, широко размахнувшись, накинул сеть ему на голову.
Гигант взревел еще громче, запутался, начал барахтаться, пытаясь освободиться. Оглобля выпала из его рук.
— Парни, ко мне! — крикнул я своим.
Сокол, Медведь и Ноко, вместе с парой матросов, уже были наготове. Они мигом спрыгнули на берег и, пока Кузьма, ослепленный и разъяренный, пытался сорвать с себя сеть, навалились на него со всех сторон. Повалить такого медведя было непросто, даже впятером. Он отбивался с невероятной силой, рычал, как раненый зверь. Но сеть сделала свое дело — в конце концов, мы общими усилиями завалили его на землю и крепко связали веревками, которые принесли матросы. Кузьма еще некоторое время бился, хрипел, потом обессилел и затих, лишь тяжело дыша и вращая налитыми кровью глазами.
Священник подошел ко мне, низко поклонился. Его руки дрожали.
— Спаси Господи! Благодарю тебя от всего сердца!
Местные подхватили Кузьму, утащили его куда-то. Я кивнул священнику в сторону пирса, мы отошли.
— Меня зовут Итон Уайт — по-русски произнес я — Негоциант из Портленда.
Просто обзываться банальным торговцем не хотелось.
— Откуда знаешь русский язык? — удивился священник, тоже представился — Отец Леонтий меня зовут. Я местный пастырь. Уайт… Фамилия то не не русская! Но говоришь ты по-нашему чисто. Откуда же ты, чадо? Не из беглых ли каторжан?
— Нет, отче, — я усмехнулся. — Я потомок русских переселенцев. Мои предки еще в начале века осели в Калифорнии, в Форт-Россе. Слыхали про такой?
Лицо священника просияло.
— Форт-Росс! Как же не слыхать! Земля русская, хоть и под чужой пятой теперь… Значит, ты наш, из поповцев?
Это он про старообрядческую общину?
— Родители погибли, когда я был в отрочестве. Воспитывала американская семья. Только что и знаю… — я перекрестился двоеперстно справа налево. Чем очень обрадовал Леонтия, тот аж приобнял меня.
— Есть в тебе дух наш древний! А молитвы выучишь. Я и помогу.
— Помогите прямо сейчас. Что у вас тут творится?
Священник тяжело вздохнул:
— Этот Кузьма, наш бывший староста… у него запой уже пятый день. Совсем озверел, никого не слушает. Мы уж и так, и эдак… Никак с ним сладить не могли. Всех мужиков наших побил, индейцам тоже синяков наставил.
— Что же он так пьет сильно?
— По зиме семья у него угорела в избе, когда был на охоте. Жена и трое деток. С тех пор не в себе.
— Дай Бог отойдет…
— А пойдем ко мне! — священник взял меня под руку. — Откушаешь с нами, чем Бог послал. Матушка моя, Агафья Лукинична, будет рада гостю. Да и рассказать тебе надо многое. Ты уж извини нас за этот срам с Кузьмой… Бедовый он.