Весь ужас заключался в том, что бандитами оказались совсем молодые парни, ненамного старше мальчика Бентковских.
— И сколько им дали?
— Сколько? Точно не помню, но им хорошо дали! Все получили не меньше пятнадцати строгого режима. Но по тем временам они еще легко отделались. Могли бы и вышку получить. Впрочем, так уж получилось, что никто из тех бандитов до сегодняшнего дня не дожил. Один в тюрьме туберкулез получил и умер, второго убили в драке, тоже в тюрьме. Только третий весь срок отсидел, откинулся в восемьдесят седьмом, кажется. Сразу же попал в какую-то группировку и погиб при разборках между бандами. Вот так.
— А мальчик?
— Мальчик молодцом держался. Первые показания давал в больнице, куда его привезли с ранением. Но он не растерялся, точно описал преступников, сказал, какая сумма денег хранилась дома и какие медицинские препараты были у отца. Эти препараты сыграли не последнюю роль в решении бандитов ограбить именно эту квартиру. Не надо думать, что наркомания — примета только нынешних времен. Раньше тоже умели водкой димедрол запивать!
— А как выглядел мальчик?
— Выглядел? Ну, выглядел он просто ужасно! Особенно в больнице — бледный, сутулый, с безумными от горя глазами. Намного лучше Бентковский почувствовал себя после поимки преступников. Я пригласил его на опознание негодяев и даже не узнал его самого. Пришел совершенно взрослый человек. Довольно высокий, широкоплечий, немного угрюмый. — Полежаев достал новую папиросу и глядя на нее добавил: — Хороший он был мальчик! Вот нечасто нас за работу благодарят, а он как только убедился, что это пойманы действительно убийцы его родителей, повернулся ко мне и сказал: «Спасибо!». Таким тоном, что... за душу взяло. А вот приговор вызвал у него настоящий шок. Я был на суде и видел, как он застыл, услышав сроки наказания. Бентковский надеялся на высшую меру. После суда он попал в психушку.
— Как в психушку? — потрясенно спросила Вика.
— Вот так! — следователь пожал плечами: — Выглядел мальчик крепким парнем, но смерть родителей его подкосила. И даже не столько смерть, сколько то, что убийцы легко, по его мнению, отделались. Дальнейшая его судьба мне не известна. С ним поселилась его бабушка, потом она умерла, а он, как говорили, так и слоняется теперь по лечебным учреждениям. Но я не знаю точно. Грустная это история, впрочем, я много таких помню!
Полежаев встал и отошел к окну. Пока он открывал форточку и выбрасывал прямо на газон под окнами окурки из пепельницы, Золотова пыталась придумать еще вопросы по делу, но ничего в голову не шло. Вот так всегда: сначала не можешь сосредоточиться, а потом жалеешь, что не спросила то и это!
— Спасибо, Леонид Анатольевич! — сказала она и поднялась с места. В боку стала разгораться боль, но пить таблетку при Полежаеве Вика не хотела из соображений нерационального кокетства.
— Пожалуйста! — ответил он приветливо и немного насмешливо. — Приходите еще, только в следующий раз не пытайтесь меня надуть!
— Да, я уже поняла, что это здесь не прокатит, — улыбнулась Золотова, последний раз глянув в молодые веселые глаза. — До свидания!
— До свидания, — услышала в ответ и только у двери опомнилась:
— Ой, Леонид Анатольевич, а вы не помните, как звали мальчика Бентковского?
— Звали? — кажется, переспрашивать было привычкой следователя. — Я не сказал? Странно! У него было очень необычное, редкое имя!
— Какое? — голос Вики от волнения, а может от дыма «Беломора», сел.
— Нестор, — ответил Полежаев. — Его звали Нестор Бентковский.
2000 год
Вечеринка была в самом разгаре, когда между пацанами, собравшимися на перекур в кухне разгорелся спор на интересную для всех тему:
— А я тебе говорю, что даст! — громко сказал Валера Сичкин.
Все повернули головы в его сторону.
— Кто даст? — спросил Генка Солохин, всегда думавший только об одном.
— Что даст? — одновременно с ним вступил в разговор Кича, отличавшийся способностью плохо въезжать в любую тему.
Остальные заржали, смехом выражая свою обычную реакцию на любой вопрос Кичи. Народ уже понял о чем речь и, как это у подростков водится, легко настроился на скабрезный тон.
— Ленка Осина даст! — с куражом в голосе пояснил Валера. Он давно успел вступить в лучшую стадию алкогольного опьянения, когда вся дурь прет с невообразимой силой наружу, а барьеры и рамки рушатся и растворяются прямо на глазах.
— Не, — усомнился Солохин, сидевший с Ленкой за одной партой и достаточно знавший хорошенькую смешливую девчонку. — Она не такая! Вот Вилкина бы дала!
— Не «бы», а дала... — проворчал смазливый Мишка Крикуненко, любимчик девчонок и вообще местный плейбой. — И, кстати, ничего особенного...
— Да ну! — восхищенно воскликнул Кича. Все снова заржали.
— Когда? — дурковато опешил Валерка.
— Пока ты базарил, блин, дала, — спокойно сообщил Мишка. Каждый из собравшихся на кухне в тайне обзавидовался Крикуненко. Надо же, баба дала, а ему еще и не нравится! Тут бы вообще когда-нибудь с невинностью распроститься, а у него «нравится — не нравится»!
Плейбой молодцевато стряхнул пепел с сигареты, прищурился как делал его отец, затянулся, испепелив бычок до фильтра, и выбросил маленькую звездочку в темноту за окном. Все молчали, ожидая продолжения его речи, но Мишка не был настроен болтать.
— Надо выпить, — сказал он и двинулся из кухни.
— Надо выпить! — попугаем подхватил Кича.
— Осина бы и ему не дала, — сказал Генка, когда Крикуненко и Кича покинули курительный зал. Таково было его искреннее мнение и сам он и в мыслях не держал приставать к соседке по парте. Позже Солохин и не вспомнил, что именно его реплика подтолкнула разговор к спору, а спор привел к несчастью в жизни Лены.
— Ему бы не дала, а мне даст! — заявил Валерка. — Я способ знаю.
— Какой? — из оставшихся на кухне самым любопытным оказался третий собеседник — Вовка Логвинов.
— А надо ей одно место погладить! — поделился Валерка. Генка и Вовка закатились от возбужденного смеха.
— Да уж, надо! — веселился Генка, — Но ты еще доберись до этого места!
— Научил! — резвился Вовка, — Может, еще научишь, что потом туда совать?
Валерка был крайне недоволен их издевательством над своими глубокими познаниями в области эротики:
— Идиоты! Я о другом месте говорю. Шею ей надо погладить, там есть точка, которая ее сразу на секс настроит.
— Где? — перестал смеяться Генка.
— Где эта точка? Где? — вылупил глаза Вовка.
Насладившись переменой настроения приятелей, Валерка недобро ухмыльнулся:
— А вот теперь я вам ни хрена не скажу!
Пацаны переглянулись и Логвинов насмешливо произнес:
— А ты нам на Ленке покажи!
— Да не даст она! — с досадой сказал Генка.
— А на спор! — Валерка вытянул руку.
— Ой, ну, спорю! — ударил по его ладони Генка. Он был уверен в своей правоте.
А за столом царило веселье. Вопила музыка, уже подпившие подростки жевали, говорили тосты, подражая виденному с детства за столами их родителей, рассказывали похабные анекдоты. Кое-кто из девчонок уже танцевал во всю. Все были одноклассниками, почти все из благополучных семей. Почти все между собой друзья.
Валерка, Вовка и Генка невольно следили глазами за Осиной. И каждая пара глаз выражала свои собственные, отличные от чужих, мысли. Генка размышлял, не предупредить ли соседку по парте о том, что она стала предметом спора? Но как он скажет нормальной девчонке, что речь вообще шла в таком ключе: «даст — не даст»? Ленка сразу обидится, нагрубит или, там, заплачет... Черт их разберет, этих баб! Потом она разболтает своим подружкам и вся школа узнает, что Генка выдал пацанов. Да его потом достанут! Он как опущенный будет! Нет, не скажу ей. Пусть сама выкручивается.
Вовку одолевало любопытство. Ленка для него ничем от других девчонок в классе не отличалась. А вот посмотреть, где у девчонок то место на шее, погладив которое можно завалить любую, хотелось. Поэтому Вовка легко согласился на предложение Валерки о взаимовыгодном сотрудничестве: Вовка подпаивает Ленку, Валерка позволяет Вовке посмотреть на сцену соблазнения.