Несмотря на это, стискиваю зубы.
— Ты заботишься о ней. Должна знать, что у нее не все хорошо.
Ее глаза сужаются.
— Да, я забочусь о ней, — говорит она. — Я была с ней на каждом приеме у врача, придерживала ее волосы, когда ее рвало, успокаивала, чтобы она не проходила через это в одиночку.
Слова Норы попадают в цель.
— Тогда переведи ее на более позднюю смену, — огрызаюсь я, намереваясь развернуться и уйти.
— Она не возьмет позднюю смену, — огрызается Нора в ответ.
— На случай, если ты не заметил, Фиона упрямая. Сильная. И она никому не позволит относиться к себе подругому из-за беременности, — она оглядывает меня с головы до ног таким взглядом, который наводит на мысль, что ей чего-то во мне не хватает. — Хотя она позволила своему мужу относиться к ней подругому, но это только потому, что она абсолютно не виновата в том, что он мудак.
Я застигнут врасплох. Нора явно злится на меня, если в открытую называет мудаком.
Которым я и являюсь.
— Чтонибудь еще? — спрашивает она, вздернув подбородок.
Выгоняет.
Я пришел сюда с намерением сделать чтонибудь, облегчить дискомфорт Фионы, но не могу заходить еще дальше, как сделал прошлой ночью.
Руки сжимаются в кулаки по бокам. Мне хочется ударить по чему-нибудь.
— Нет, — говорю я. — Больше ничего.
Я потерпел неудачу.
Снова.
***
Я не ожидал, что день станет намного лучше после того, как причинил боль Фионе до восхода гребаного солнца.
Но также не ожидал, что это разрушит мою гребаную жизнь.
Я на работе. Редкий день, когда мы с Роуэном работаем вместе.
Он сделал так, чтобы это случалось нечасто. Мы все еще ни о чем не разговариваем, кроме работы. Он стоит, прислонившись к своему грузовику, и разговаривает по телефону, когда я выхожу из дома, чтобы взять еще кое-какие инструменты. Мои глаза просто случайно смотрят в его сторону.
Роуэн кладет трубку и подходит ко мне с серьезным лицом.
Инструменты из руки падают на землю.
Я понимаю, что что-то не так, как только вижу выражение его лица. У этого ублюдка чертовски непроницаемое лицо - в прошлом я потерял из-за него много бабла. Но выражение его лица вселяет страх в самое сердце.
И тот факт, что он идет ко мне. Быстро. Мой лучший друг держался от меня на расстоянии в течение последних нескольких месяцев.
Это больнее, чем я ожидал.
Я и не осознавал, насколько сильно полагаюсь на него. Держался на плаву. Был стабильным. Он удерживал меня на привязи к здравомыслию, чтобы я не скатился по спирали в разрушительный цикл, который закончится тем, что я всажу самому себе пулю.
И в те редкие моменты, когда я не веду себя как жалкий ублюдок, мне просто не хватает встреч за пивом с этим ублюдком.
Те времена прошли.
— Что? — спрашиваю я, мое сердце уже ушло в пятки. Такое ведь уже случалось, да? Я видел лицо человека, который должен сообщить кому-то новость о конце света. Он сказал мне ее пять лет назад.
— Фиона, — говорит он, хватая меня за плечо. — Она попала в аварию.
И вот тогда моя гребаная жизни идет на дно.
***
Роуэн везет нас в больницу.
Я поспорил с ним по этому поводу.
— В таком состоянии ты сам приедешь на машине скорой помощи, — говорит он в ответ на мои протесты. — Залезай в гребаный грузовик.
Я не совсем в том состоянии, чтобы признать его правоту, но знаю, что, стоя здесь и споря с ним, ни черта не добьюсь, а только затяну весь процесс.
Итак, я сажусь в грузовик.
К его чести, он ведет машину как умалишенный.
И едет быстро.
У Юпитера есть небольшая больница, которая может справиться с любым дерьмом от легкой до средней степени тяжести.
Там они «стабилизировали» состояние Фионы, а затем по воздуху доставили в больницу, расположенную в двух часах езды отсюда.
Два. Часа.
С другой стороны, по дороге домой из Ирака мне не к кому было ехать.
Я провел в том полете двенадцать часов, тридцать восемь минут и около сорока секунд. Все, что я знал, это то, что мои жена и дочь попали в серьезную автомобильную аварию и не выжили.
И я провел каждую секунду полета на самолете, убеждая себя, что все будет хорошо. Что произошла какая-то ошибка, какая-то гребаная путаница, из-за которой ужасные новости доставили не тому человеку.
Да, я провел двенадцать часов, желая другому мужчине похоронить жену и ребенка.
И вернулся домой, понимая, что не существует такого понятия, как «добро», и не существует такой вещи, как «надежда».
Поэтому по дороге в больницу я сказал себе, что Фионы уже нет.
Они уже ушли.
Моя жена. Мой малыш.
Та маленькая фигурка со снимка на холодильнике.