Понятно,сказала мама.
Мне надо идти.
Понятно, сказала мама.
Тране вошел в кухню и сел за стол. Он улыбнулся телефонной трубке. Архитектор наконец собрался уходить. Он уже дал понять, что ему пора возвращаться к чертежной доске: Не забудь, что тебе надо купить несколько глубоких стульев и кожаный диван, сказал он Тране. Спасибо, что позволили мне столько болтать, сказал он Моль. Он поднял воротник куртки, словно была зима, убрал трубку в карман, размял пальцы. Все это время он смотрел на нее. Я ухожу, сказал он и положил банку из-под пива в камин. Мне совсем не хочется от вас уходить. Мне было бы приятно пообщаться с вами подольше, но я должен идти, сказал он и вышел. Проходя по поляне, он положил руки в карманы, и даже не забыл забрать свой велосипед, стоявший у яблони. Он обернулся. помахал на прощание и уехал.
Теперь мы одни? сказала Моль.
Да, сказал Тране. Наконец-то мы остались одни. Хочешь бокал Кампари?
Может, поднимемся ко мне?
Может быть, сказал Тране. Здесь почти нет мебели, добавил он. Я куплю ее только завтра.
А он на самом деле архитектор? сказала она. Настоящий архитектор с чертежной доской и лампой?
Да, сказал Тране и посмотрел на нее.
У него свое дело?
Он работает в проектном бюро. В компании архитекторов, которые проектируют дома для городских лавочников.
Это правда? сказала она. То, что он был в Каракасе? Я поверила всему, что он рассказывал.
Это было что-то вроде бегства, сказал Тране. Попытка бегства. Но оно было недолгим.
А позже он бывал там?
Ты загорала? сказал Тране.
Да, сказала она. Весь день. Летом я стараюсь бывать на солнце как можно чаще.
Да, сказал он. Это правда. Он был в Каракасе. Недолго. Не больше пяти дней. Его арестовали за то, что у него не было визы, и выслали из страны. Он не сделал ничего противозаконного, но на границе начался конфликт. Его приняли за голландца и быстро посадили на самолет КЛМ. С ним обращались как с опасным пакетом, с которым никто не знает, что делать.
Он такой худой, сказала она. Он что, не ест?
Ты голодна? сказал Тране,
Она облизала губы, внимательно осмотрела свои руки, взяла большой палец правой руки в левую и стала медленно крутить его. Она долго смотрела на Тране сверху вниз, приблизившись к нему настолько, что он смог почувствовать ее запах, а потом она кашлянула и наклонилась, стоя почти вплотную к нему: А вот теперь помолчи, Тране.
И он увидел, какая она худая и какие у нее медленные движения. Когда она вставала, казалось, что она раскладывается. Она раскрыла объятия неизвестным Тране способом. Она говорила медленно, но не подыскивала слова. Он уставился прямо на впадинку на ее шее, окруженную мелкими морщинками, скользнул взглядом по подбородку и веснушкам у рта; ее нос подрагивал, он разглядел пушок под ним, крошечные волосинки, блестевшие, как шелк на солнце, и он сказал: Начало не слишком многообещающее, да? Давай начнем по новой? Нет, конечно же, не с самого начала, добавил он. Я принесу Кампари? Добавить тебе глоток джина? На Востоке джин смешивают с Кампари и называют это «слинг». И кладут лимон. Тебе нравится Кампари с джином и лимоном? сказал он и отметил, что голос его стал возбужденным, он говорил, убеждая ее в своей правоте, и даже собственная интонация не понравилась ему. Мне нравишься ты, сказала она.
Он остановился на полпути к холодильнику.
Почему? сказал он.
А тебе обязательно надо это знать?
Тране не ответил.
Послушай, сказала она. Твоя мама, что живет на юге. Она всегда была такой? Мне кажется, я с ней знакома, или, по крайней мере, видела ее. Могло такое быть?
Ты всего лишь слышала ее голос по телефону, сказал он и смешал джин с Кампари.
Думаешь, я стану такой же, как она?
Нет, сказал Тране.
Почему нет?
Наверху, в квартире на втором этаже, зазвонил телефон. Тране не слышал его, она же повернулась, открыла дверь, взлетела вверх по лестнице, быстро протопала по прихожей и подошла к телефону в гостиной, и Тране услышал голос, смех, слишком возбужденный. Тране не поверил бы ей. Да нет же, говорила она. Я только что вошла в дверь после пляжа, нет, я еще не решила, что буду делать вечером. Может, схожу в кино. На последний сеанс, когда станет попрохладнее. И Тране впервые заметил, еще очень слабо, но уже вполне отчетливо, какую власть она имела над ним, ее вид, ее привычки, все, что ей нравится и что не нравится, и он долго смотрел на руки, развел их в стороны и снова сложил на груди, пожал плечами, несколько раз поднялся на носки, и она сказала: Зачем ты это делаешь?
Она стояла в дверях.
Это своего рода ритуал, сказал он. Я делаю это чисто автоматически. Это такое упражнение.