Мирный договор подписали быстро и как-то очень легко. Стороны обменивались правами на станции. Красная Линия получала в полное своё распоряжение полуразрушенную Площадь Революции, но уступала Арбатской Конфедерации Библиотеку им. Ленина. И для тех, и для других этот шаг был нелёгок. Конфедерация теряла одного члена и, вместе с ним, владения к северо-востоку. Красная Линия становилась пунктирной, поскольку прямо посередине её теперь появлялась станция, ей не подчиняющаяся, и разрубала её пополам. И не смотря на то, что обе стороны гарантировали друг другу право на свободный транзитный проезд по бывшим территориям, такой расклад не мог не беспокоить красных... Но то, что предлагала коалиция, было слишком заманчиво. И Красная Линия не устояла. Больше всех от мирного соглашения выигрывала, конечно, Ганза, которая теперь могла беспрепятственно замкнуть кольцо, сломав последние препоны на пути к процветанию. Договорились и о соблюдении статуса кво, и о запрете на ведение агитационной и подрывной деятельности на территории бывшего противника. Все остались довольны. И теперь, когда и пушки и политики замолчали, настала очередь пропагандистов, которые должны были объяснить массам, что именно их сторона добилась выдающихся дипломатических успехов, и, в сущности, выиграла войну.
Прошли годы с того памятного дня, когда сторонами был подписан мирный договор. Статус кво соблюдался обеими сторонами: Ганза усмотрела в Красной Линии выгодного экономического партнёра, а та оставила свои агрессивные намерения: товарищ Москвин, генсек Коммунистической Партии Московского Метрополитена имени В.И. Ленина, диалектически доказал возможность построения коммунизма на одной отдельно взятой линии и принял историческое решение о начале оного строительства. Старая вражда была забыта.
- Хорошо, что у них резня кончилась... - произнёс Пётр Андреич. Полтора года ведь за Кольцо ступить было нельзя - везде оцепление, документы проверяют по сто раз. У меня там дела были в то время - и кроме как через Ганзу, никак было не пройти. И пошёл через Ганзу. И прямо на Проспекте Мира меня и остановили. Чуть к стенке не поставили.
- Да ну? А ты ведь не рассказывал этого, Пётр... Как это с тобой вышло? - заинтересовался Андрей.
Артём слегка поник, видя, что переходящеее знамя рассказчика беспардонно вырвано из его рук. Но история обещала быть интересной, и он не стал встревать.
- Как-как... Очень просто. За красного шпиона меня приняли. Выхожу я, значит, из туннеля на Проспекте Мира, на нашей линии. А наш Проспект Мира тоже под Ганзой. Аннексия, так сказать. Ну там ещё не очень строго - там у них же ярмарка, торговая зона. Ну, вы знаете, - у Ганзы везде так: те станции, которые на самом Кольце находятся, - это вроде их дом, в переходах с кольцевых станций на радиальные у них граница, - таможни, паспортный контроль...
- Да знаем мы всё это, чего ты нам лекции читаешь... Ты рассказывай лучше, что с тобой произошло там! - перебил его Андрей.
- Паспортный контроль! - повторил Пётр Андреич, сурово сводя брови. Теперь он был должен досказать из принципа. - А на радиальных станциях у них ярмарки, базары... Туда чужакам можно. А через границу их - ну никак.
- Да что ты будешь делать! - возмутился Андрей. - Что с тобой случилось-то, ты можешь мне сразу сказать, или нет? Чего ты тянешь?
- Ты не перебивай меня. Ты хочешь слушать - слушай. А не хочешь - сиди вот, чай пей. Развоевался он тут!
- Ладно, ладно... Молчу я. Молчу. Нем, как лосось дальневосточный, консервированный, - примирительно сказал Андрей. - Продолжай.
- Ну вот... Я на Проспекте Мира вылез, было у меня чая с собой полкило... Патроны мне нужны были, к автомату. Думал сменять. А там у них военное положение. Боеприпасы не меняют. Я одного челнока спрашиваю, другого - все отнекиваются, и бочком-бочком - в сторону от меня отходят. Один только шепнул мне: " Какие тебе патроны, олух... Сваливай отсюда, и поскорее, на тебя, наверное, настучали уже. Уходи. Это тебе будет мой дружеский совет" Сказал я ему спасибо и двинул потихоньку обратно в туннель, и на самом выходе останавливает меня патруль, и со станции - свистки, и ещё один наряд бежит. Документы, - говорят. Я им - паспорт свой, с нашим станционным штампом. Рассматривают они его так внимательно и спрашивают: "А пропуск ваш где?". Я им - так удивлённо - "Какой такой пропуск?". Выясняется, что чтобы на станцию попасть - пропуск обязательно получить, при выходе из туннеля столик такой стоит, и там у них канцелярия. Проверяют личность, цели, и выдают в случае необходимости пропуска. Развели, крысы, бюрократию... Как я мимо этого стола прошёл - не знаю... Почему меня не остановили эти обормоты? А я теперь - патрулю это объясняй. Стоит такой стриженый жлоб в камуфляже, и говорит: проскользнул! Прокрался! Прополз! Просочился! Листает мой паспорт дальше - и видит у меня там штампик Сокольников. Жил я там раньше, на Сокольниках... Видит он этот штамп и у него прямо глаза кровью наливаются. Просто как у быка на красную тряпку. Сдёргивает он с плеча автомат и ревёт: руки за голову, падла! Сразу видно выучку. Хватает меня за шиворот и так, волоком, через всю станцию - на пропускной пункт, в переходе, к старшему. И приговаривает: подожди, мол, сейчас мне только разрешение получить от начальства - и к стенке тебя, лазутчика. Мне аж плохо стало. Оправдаться пытаюсь, говорю: "Какой я лазутчик? Коммерсант я! Чай вот привёз, с ВДНХ." А он мне отвечает, что, мол, он мне этого чая полную пасть напихает и стволом утрамбует ещё, чтобы больше вошло. Вижу, что неубедительно у меня выходит, и что если сейчас начальство его даст добро, отведут меня на двухсотый метр, поставят лицом к трубам и наделают во мне лишних дырок, по законам военного времени. Нехорошо как получается, думаю... Подходим к пропускному пункту, и жлоб мой идёт советоваться, куда ему лучше стрелять. Смотрю я на его начальника, и прямо камень с сердца - Пашка Федотов, одноклассник мой, мы с ним ещё после школы сколько дружили, а потом вот потеряли друг друга...
- Твою мать! Напугал как! А я то уже думал что всё, убили тебя...ехидно вставил Андрей и все люди, сбившиеся у костра на двухсот пятидесятом метре, дружно загоготали.
Даже сам Пётр Андреич, сначала сердито взглянув на Андрея, а потом не выдержав, засмеялся. Смех раскатился по туннелю, рождая где-то в его глубинах искажённое эхо, непохожее ни на что жутковатое уханье... И прислушиваясь к нему, все понемногу затихли.