Впрочем, отвергнув все предложения о заботе и гостеприимстве любовь вернулась к Находкину, свернулась на его жесткой койке словно котенок, накрылась крылышком и тихонечко захрапела. Очарованный Находкин до утра просидел в углу собственной каморки, временами чихая от сладкого запаха. Если бы метролль был наделен ледяным сердцем – оно бы растаяло к рассвету. Но добротный желтый кремешок лишь стучал чаще.
Первые дни любовь отсиживалась в каморке – прихорашивалась, переплетала волосы, кушала мороженое и пила чай оттопырив мизинчик. Однако вскоре она повадилась ходить с Находкиным на работу – садилась на плечо и становилась невидимой или превращалась в прелестного какаду. И каталась по кольцу и по радиальным, избегая лишь зеленой ветки – дурные воспоминания.
Розовый сладкий запах заполнял душные вагоны, проникая в каждый уголок. Кого-то из пассажиров корежило, иные и вылетали наружу на первой же остановке. Другие расплывались в улыбках, молодели (особенно женщины печального возраста), погружались в давние воспоминания, забывали о начатых ссорах. И конечно цеплялись взглядами и словечками, писали номера телефонов на ладонях, а то и выходили из вагонов держась за руки. Жаль, никто так и не глянул на толстого тролля в самом расцвете сил… но чужое счастье это ведь тоже счастье!
Не передать словами, как радовался Находкин, как торопился обойти составы, не забывая, впрочем, и о потерянных вещах. Большой Красный Халат завернутый в рисовую бумагу, запечатанный кругляшком сургуча. Стоптанные пуанты с запекшейся кровью в носках туфелек. Жесткий диск с чертежами и расчетами беспилотника. Подозрительно пушистое и недоброе мяукающее создание в котором опытный метролль Уголькевич опознал молодую Палласову кошку. Отправить животное в зоопарк так и не удалось. Манул, поименованный Кориоланом, поселился в туннелях, ловил крыс и пребольно кусал обходчиков. Чего только не забывают?...
А Находкина в один прекрасный момент вызвал на ковер сам Булатьев. Не рассусоливая особо, старший метролльмейстер простыми словами обрисовал ситуацию. Пассажиропоток за последний месяц вырос в полтора раза, одинокие и холостые граждане норовят спуститься на кольцевую и раскатывать там часами в ожидании чуда. Влюбленные целуются на эскалаторах и в вагонах, забывают ключи и сумочки, и то и дело норовят укатить в тупик подальше от посторонних взглядов. Не безобразие ли?
- Безобразие, - согласился Находкин.
- Двадцать восемь метролльхен за последние тридцать дней подали прошение о замужестве. А одна уже попросилась в декрет – часики тикают, пора мол и тролльчатами на досуге заняться. Не безобразие ли?
- Безобразие, - согласился Находкин.
- Мусик, возьми потом трубочку – тебе из комитета звонят! – сунулась в кабинет секретарша, прелестная метролльхен Лазурит’с (по ее объемистым прелестям вздыхали все тролли радиальных и кольцевой).
- Кто здесь мусик? – рявкнул Булатьев и стукнул кулаком по столу.
От ужаса Находкин непроизвольно облизнулся – он знал сколь непредсказуем бывает гнев немолодого метролля. А вертихвосточке хоть бы хны! Хихикнув, Лазурит’с скрылась с глаз.
- Безобразие? – потупился Булатьев.
- Безобразие! – согласился Находкин.
- В общем так дорогой товарищ – забирайте вашу находку и выселяйте куда-нибудь на поверхность. Весна, самое время, не пропадет!
- Будет сделано, - понурился Находкин и закрыл за собой дверь. Он знал – чужакам в подземелье не место. Хорошо хоть морозы пересидеть вышло. Жаль конечно – скучно станет без любви-то, привык, освоился, к розовой вони и то притерпелся…
Одинокая слезинка капнула на макушку метроллю – похоже любви и вправду жаль расставаться. Но с Булатьевым она согласилась – весна, солнышко, хватит сидеть под землей, словно кротиха. Пора кому-нибудь еще пригодиться!
Оттягивая момент прощания Находкин прокатился до самой новенькой станции светло-сиреневой линии. Поднялся по эскалатору, выглянул в сырую каплющую наружу и подбросил в воздух любовь. Фьюйть – и только крылышки замелькали. Розовая точка быстро исчезла в темнеющем небе. Хоть бы обернулась разок…
Хмурый Находкин забился в последний вагон и поехал с Некрасовки в сторону Нижегородской. Будь он человеком или хотя бы каменной бабой, непременно расплакался бы, но метролли не плачут. Ушла от меня маленькая подружка, крылатая хулиганка. Ушли кружева и бантики, бесконечные лепестки роз. Так, а чем это пахнет? Ну-ка!
Длинный нос метролля зашевелился, ноздри расширились, втягивая манящие запахи мокрой шерсти, снега и огня. И еще угля, смолы, старых лыж, кожаных ремешков, тяжелого каждодневного труда, который не уберешь никакой стиркой. И суровые, резкие черты почти что каменного лица, знающего, что такое мороз и ветер, дым и таежный гнус. Только в глазах – проблески ясного весеннего неба.