С неделю Плюхин летал во сне, он видел себя мальчишкой на одуванчиковом лугу, запускал с отцом змеев и бежал по вечерней росе навстречу молодому голосу матери. Потом под вечер зазвонил телефон. Давний приятель поинтересовался здоровьем, позадавал пару пустых вопросов и перешел к делу. Он затеял снять детский фильм. Деньги есть, сценарий сказка, мальчишек с девчонками подобрал на студии Ералаша, лошадей дадут, дракона нарисуют. Не хватает только волшебника. Я тут, старик, на ютубе тебя увидел, как ты шарики раздаешь! Именно тот типаж, понимаешь?
Плюхин понял. Для приличия он немного поторговался, приятель сделал вид, что поверил - оба знали, что старик набивает цену и деньги тут не роляют. Через месяц начались съемки, через год лента вышла. Счастливый Плюхин раздавал интервью и автографы, охотно делился творческими планами - нет, зачем Голливуд? Нас и на Мосфильме неплохо кормят!...
А метролль Стекляшкин получил строгий выговор с занесением и три месяца чистил туннели от паутины и драконьего навоза. Он не знал, до чего хорошо все обернется.
Новогодние чудеса
Последний вагон радиалки в метро - самый суетный. Вечно кто-нибудь вскочит за секунду до старта, прищемит дверями портфель или пальто, поднимет шум на ровном месте, а то и полезет в драку. Этот вагон регулярно оккупировали влюбленные, не нашедшие лучшего места, чтобы проявить чувства, остроухие балагуры в странной одежде с деревянными палками за спиной, пестрые компании неформалов, любители флэшмобов без ботинок или штанов. Незлобивый метролль Уголькевич лишь вздыхал, глядя на чудаков - что поделаешь, работа есть работа. Могли б и бомжи быть и фанаты и призраки бедолаг, умерших прямо в метро. А к чудакам и привыкнуть можно. Благо и сам не ангел.
Из метроллей Уголькевич выделялся не только нравом - он уродился неприлично большим, твердым как сталь и черным как смоль, без единой пестрой прожилки. Избыток силы порой оказывался полезен, метролль мог и дверь придержать и колесо приподнять и хулигана наружу вытолкнуть. А вот габариты доставляли немалые неудобства - койку в общаге пришлось заказывать по отдельной мерке, башмаки тачать самому и форму перешивать. Мало того, в темную ночь Йоля метролли наряжали Уголькевича словно йолочку и водили вокруг него хороводы, напевая страшноватые древние песни. Зато в столовой большому черному троллю всегда давали двойную порцию и кокетливые метролльхен то и дело потчевали великана угольками и камушками. Другой бы и остепенился, поселился с почтенной супругой в персональной пещере или отнорке, но Уголькевича все устраивало и так.
Он любил свое место на последнем сиденье последнего вагона. Подремывать вполглаза, сонно провожать взглядом ленту рельсов, цыкать на туннельных драконов и мелкую шушеру, норовящую прокатиться на подножке - брысь, шантрапа! И читать, куда ж без печатного слова - Уголькевич с равным удовольствием перелистывал забытые книги, рекламные газетенки и студенческие рефераты. А потом (грешен, слаб) швырял добычу в пещерную печку, любуясь блеском огня и россыпью мелких искр.
Еще Уголькевич любил запах свежего снега, мокрого меха и лыжной мази. И утренние часы после больших праздников, когда в полупустом метро царит особенная, счастливая и сонная тишина. Кажется, будто что-то изменится к лучшему... Кажется, но можно же помечтать. И сюрпризы праздничным утром редки. До чего хороши пустые вагоны!
Бородатый мужичонка в красном халате, обнимающий пузатый мешок, Уголькевича не удивил. Новый год правда уже отгуляли, но Рождество наступило вчерашней ночью и последние поздравляльцы еще разъезжались из ресторанов и уличных балаганов. Мало ли засиделся человек, перебрал, вот и плачет навзрыд как маленький.
- Проспал! Раззява, балбес, куча снежная, все проспал! Что я детям скажу - извините, ошибочка вышла? Позор на мою седую голову!
Заплаканный мужичонка шарахнул посохом об пол и, к удивлению метролля, в вагоне резко похолодало. Стекла покрылись морозными узорами, поручни осыпало инеем, а с потолка посыпал снежок - мелкий, но ощутимый. Вот так фокус! Уголькевич конечно же видел снег - в окнах вагонов во время надземных переходов, в распахнутых дверях, когда ветер забрасывает внутрь клочья пурги. А на метроллью голову белая пыль не сыпалась очень давно, со времен нежного детства в тундровых пустошах. На минуту Уголькевич разнежился, улыбаясь во всю черную пасть, но потом встрепенулся: непорядок!