- Хочешь сказать, - опять прервала рассказ Лета, с любопытством глядя на Крима, - Мимикры так же бессмертны, как эльфы.
- Нет. Эльфы долго живущие, а вовсе не бессмертные, - уточнил наемник.
- Хочешь сказать, - удивленно воскликнула девушка, - тебя вообще невозможно убить?
Но мужчина рядом лишь неопределенно хмыкнул и продолжил рассказ.
***
В те стародавние времена эльфы еще не так пеклись о чистоте крови, не сажали своих дев, если они уже достигли возраста взрослости, под замок, не выдавали замуж лишь за принцев крови. Даже на браке сильно не настаивали, потому что для долгоживущих официально данные клятвы перед семьей и богами это очень ответственный шаг. Так что двум вполне сформировавшимся личностям разрешали жить в свое удовольствие. Естественно, в приделах разумного.
Родственники эльфийки были уверены, что ее возлюбленный той же расы, пусть и не из аристократов, но сильный воин, способный защитить. Этикет жених знал, кодекс чести соблюдал, в своей гильдии не последнее место занимал, его уважали и ценили.
Те Кто Шел Следом тоже смотрели на отношения молодого мимикра сквозь пальцы, пока он не нарушал главного правила и не раскрывал своей истинной личности.
А потом два правящих эльфийских клана решили породниться. Не знаю, что за помутнение произошло в их светлых головах, почему они выбрали именно ту эльфийку, что любил мимикр, для заключения этого династического брака. Просто однажды утром, когда заря окрасила кроваво алым восточную часть небосвода, в дом, где проживал мимикры, буквально ввалилась его прекрасная эльфийка. Глаза ее были красны от слез, волосы растрепанны, а одежда так изодранна, словно она всю дорогу к нему пробиралась сквозь терновые кусты.
Когда он испуганно спросил, что случилось, она разрыдалась и никак не могла остановиться. Лишь влив в нее огромную дозу успокоительного, мимикр смог добиться от нее более-менее связного рассказа, и не поверил тому, что услышал. Как могли эльфы, что больше других рас ценили свободу выбора, обречь свою дочь на брак с нелюбимым, зная, что ее сердце уже занято. Она умоляла – ее не желали слушать, она попыталась уйти – ее посадили под замок, а когда она смогла сбежать – ее едва не поймали, она чудом смогла вырваться.
Тогда мимикр решил поступить, как настоящий мужчина, прийти и потребовать себе ту, что и так принадлежала ему душой и телом. Девушка опять разрыдалась, просила и требовала, чтобы он не совершал такую глупость. Уверяла его, что знает место, где их не найдут, предлагала сбежать туда. А потом вдруг потребовала прямо здесь и сейчас обменяться клятвами, тогда уж их точно не разлучат. Но мимикр не послушал ее, возможно, он все еще верил, что произошла какая-то ошибка, что благородные эльфы выслушают его и поймут. Когда его любимая уснула, он отправился к ней домой и…
***
- И? – нетерпеливо потребовала Лета, когда Крим вдруг оборвал свой рассказ и молчал невыносимо долго.
- И они больше не жили долго и счастливо, - глухо ответил наемник, устало прикрывая глаза.
- Нет, так не пойдет! – разочарованно прокричала Лета, - Давай нормальный, пусть даже самый грустный и ужасный конец сказки, чем этот обрыв. А не расскажешь, я тебе тогда портрет не отдам, вот!
И девушка проворно спрятала папку с листами за спину. Крим скептически хмыкнул, чуть дернулся, и спустя мгновение уже сжимал в руках папку с набросками. Лета лишь возмущенно ахнула, даже не заметив, как из ее рук эта папку исчезла.
- Ну, и пожалуйста, - обиженно протянула она, поднялась на ноги, отряхнула платье и, демонстративно не глядя на Крима, зашагала к чердачному окну, сжимая в руке карандаши.
Сделала она всего шагов пять, когда наемник перегородил ей путь.
- Что это? – с волнением в голосе, спросил мужчина, протягивая ей лист.
Во взгляде его пылало изумление, а руки так тряслись, что девушка не сразу разобрала, собственный рисунок на дергающемся перед лицом листке.
- Свадьба, - коротко, растеряв всю злость и обиду от вида настолько разволновавшегося Крима, проговорила Лета.
- Откуда ты узнала? Как? Я же ничего не говорил… И тут все не так… Не совсем так… Почему она плачет? Почему? Она была такой счастливой, когда произносила клятву. Я видел!… Слышал!... Вот из этой самой ниши! – он ткнул в самый угол рисунка, где скорей угадывалась, чем действительно была заметна тень замершего человека, едва прорисованная несколькими быстрыми штрихами.
Вдруг у мужчины, словно исчез внутренний стержень, ноги его подломились, и он осел на крышу.