Юля посигналила, и парой секунд позже в машину торопливо плюхнулся Ренат, включил почти бесшумно замурлыкавший мотор.
— Давай в музей, — распорядился Мокин. — По дороге подрулишь к обменнику, разобьешь баксы.
— Это где у нас музей? — растерянно спросил водитель.
— Я покажу, — заторопился Кузьминкин. — Сначала по Каландаришвили, потом на Журавлевскую…
Машина плавно отвалила от тротуара. За спиной у Кузьминкина что-то негромко стукнуло, он дернулся, испуганно оглянулся — оказалось, откинулся широкий подголовник.
— Там такая кнопочка есть, — пояснил Мокин, кажется, забавляясь. — Нажмешь
— и откинутся… Вот бы еще такую кнопочку выдумать, чтобы, как только ее нажмешь, вся налоговая инспекция дружненько откинулась…
Машина не ехала — плыла, рытвин и не ощущалось вовсе, хотя их, Кузьминкин помнил, на этой улице было предостаточно. Откуда-то струился теплый воздух, так что Кузьминкин мгновенно согрелся и даже пару раз посмотрел в окно, движимый совершенно детским желанием: хотелось, чтобы стоявшие на остановке люди видели его в такой машине, принимая за постоянного ее пассажира.
Он украдкой разглядывал соседа — Мокин был постарше лет на десять, годочков сорока пяти, но выглядел практически ровесником: конечно, с его жратвой, деньгами, косметологами… Он чрезвычайно напоминал нового русского из рекламы «Твикса» — той, что с промерзшим автомехаником: то же простецкое широкое лицо, короткий чубчик, не обремененный особенным интеллектом взгляд. Раз, наверное, в сотый Кузьминкин подумал: «Ну какой же секрет они, эти, знают, что ездят на таких машинах, возят таких девушек и держат в бумажниках такие пачки? Как можно всего этого добиться? Понятно, не стоит вслед за красными газетами скопом зачислять их в расхитители и воры, но должен же быть какой-то секрет, с помощью которого становятся новыми русскими… Выведать бы…»
На Журавлевской Ренат остановил машину, сбегал в обменный пункт и очень быстро вернулся, протянул Кузьминкину несколько согнутых пополам бумажек:
— Ничего, что пятихатками?
— Да что вы… — пробормотал Кузьминкин, впервые державший в руках денежки с цифрой «500».
Жестом, который показался ему небрежным, запихал их во внутренний карман. Представил лицо Ольги, когда нынче вечером продемонстрирует ей веер из этих бумажек, — и расплылся в триумфальной улыбке.
— Жить — хорошо, а хорошо жить — еще лучше, — сказал Мокин, словно прочитав его мысли. — Интересно, как денежка сразу придает уверенности в себе, а? Юль, прихватишь там пакет из багажника, надо же чаек организовать…
— И все же, что это за консультация такая? — спросил Кузьминкин. — Простите, я решительно теряюсь. Такие деньги…
— За толковые консультации как раз такие деньги и платят, — отрезал Мокин.
— Был бы спрос, а деньги нарисуются…
— А это правда, что вы только десять классов кончили? — не утерпев, полюбопытствовал Кузьминкин.
— Ага, — охотно кивнул Мокин. — А зачем больше, если голова на плечах? Эндрю Карнеги и того не кончал, а посмотрите, в какие люди вышел…
Машины остановились перед музеем. Они двинулись к крыльцу — Кузьминкин, Мокин и Юля с большим пакетом. Их проворно обогнал плечистый Дима, первым ввалился в дверь.
Вахту стояла Анна Степановна, которую Кузьминкин с превеликим удовольствием бы удушил, будь он стопроцентно уверен, что его не поймают. От этой казни египетской стоном стонал весь музей — начиная от директора и кончая девочками-методистками, которым доставалось то за чересчур короткие юбки, то за чересчур длинные серьги. Тылы у ведьмы были железобетонные — прекрасно понимала, что на ее место никто другой добровольно не пойдет, а сама она, такое впечатление, трудилась здесь исключительно затем, чтобы упиваться крошечкой власти, благо пенсию, шептались, получала приличную и в приработке не особенно-то и нуждалась.
Кузьминкин приготовился к затяжной склоке. Однако все самым волшебным образом уладилось в один миг: Дима, непреклонно отведя за локоток старую грымзу в сторонку, что-то ей внушительно и тихо растолковал, качая перед самым носом толстым указательным пальцем, потом полез в карман, в воздухе мелькнула желтая сотня, моментально исчезнувшая в кармане черного жакетика.
Ведьма вмиг переродилась в голубиную душу — проворно кинулась к ним, прямо-таки воркуя:
— Аркадий Сергеевич! Что ж вы сразу не предупредили, что гостей ждете? Я бы чайничек поставила… Проходите, проходите, может, директорский кабинет отпереть?
Мокин, проходя мимо нее так, словно старой ведьмы и не было на свете, бросил в пространство:
— Кабинет не отпирать, чайник не нужен, просьба не мешать.
— Понятно, понятно! — заверила перестроившаяся грымза. — Никто вас не побеспокоит, сотрудники разошлись, до закрытия полчаса…
— Подождете, — бросил Мокин, не оборачиваясь.
— Конечно, какой разговор…
— Аркадий Сергеевич, показывайте дорогу, — чуть менее барственным тоном распорядился Мокин. — Я здесь бывал, но решительно не представляю, где вы квартируете…
— Да, вот сюда… — Кузьминкин поймал себя на том, что тоже начал суетиться.
И попытался взять себя в руки. Как и подобало солидному научному работнику, у которого вдруг попросили научную консультацию, оценивавшуюся ни много ни мало — в пятьсот долларов.
Провел их через зал, где в одном углу стоял манекен дореволюционного каторжанина в негнущемся сером бушлате и кандалах, а в другом разместились застекленные стеллажи с партизанским оружием времен колчаковщины. Мокин прошел мимо них быстро, не удостоив и взглядом, зато Дима прилип к застекленному ящику с шестиствольными пистолетами:
— Ни черта себе пушки… С такими только на разборочку и ездить.