Ты стоишь и смотришь в окно, ждешь, пока рассядутся, скинут вещи, закинут ноги на стол. Половина этих детей пришли сюда вовсе не учиться, а просто отсиживаться, их отцы служат на границе, матери с гордо поднятой головой несут бремя жен атмосферников. Другая половина — приютские, отказники, чья судьба надеть форму еще до того, как им исполнится восемнадцать. Кто — то останется на границе, отслужит срок, вернется в город, заведет семью, другие уйдут на поиски себя и приключений, затеряются где — то в пыли дорог, уедут в Халирут, пойдут служить в Воздушный флот, на атмосферные станции, плавать в серебристо — сером тумане, в густом кружевном молоке, дышать через фильтры, проращивать в легких водоросли и никогда не ступать на твердую почву.
Ты поворачиваешься, смотришь на них, возможно, скоро ты сменишь школу для бедных на школу для богатых, но одно всегда останется неизменным — страх. Черные, белые, желтые, всех гайоли объединяет смертность и страх смерти, это как черта, и тебе всегда быть по другую её сторону.
Последний звонок, как акт милосердия. Годовой тест написан, ведомость проставлена. Ты откладываешь мел, вытираешь руки мокрой тряпкой. Дети срываются с мест, падают стулья, покачиваются парты, с гулом сходящей лавины, вываливаются в коридор, откуда спустя минуту уже тянет сигаретным дымом. Вырванные с корнем из гнезд, пожарные датчики молчат и осуждающе покачиваются.
Заполнить журнал посещаемости, заполнить личные карточки и отнести секретарю. Много механических действий, которые не смогла вытеснить эра воскрешения цивилизации, дети все равно пишут от руки, ты все равно заполняешь журнал шариковой ручкой, бумага все еще белая и тонкая, правда делается не из древесины. Перед выходом протереть стол, вымыть доску, сполоснуть тряпку.
Зайти в кабинет химии и биологии, поздравить доктора Иррис с днем рождения. Она всю неделю приглашала, каждый раз кляня старческую память, но на самом деле ей просто хочется похвастаться выращенной раппой, она боролась за её жизнь весь прошлый год и вот, наконец, она дала плоды.
Неведомое растение, чем-то напоминающее местную картошку, поселившееся на белом, пластиковом подоконнике школьного преподавателя. Для гайоли это маленькая, но победа.
Профессор Семенов как всегда принесет самогон в термосе и через пару часов сестра Лидия, будет бегать в панике и вызывать всем такси.
Твой рабочий год, извилистый и непредсказуемый, как язык ситтара меж ребер улья, почти завершен, остались лишь дополнительные занятия.
В 16.40 ты выходишь из здания школы через северные ворота, у тебя остается двадцать минут доехать до центра города.
Ольга уже ждет тебя. За столиком, в маленьком кафе под небрежной крашеной вывеской «инь и ян»» с облезлым китайским драконом, она пьет черный кофе с тремя ложками сахара, как обычно. Закинув ногу на ногу, прищурившись, изучает что — то на ручном терминале, на лбу пролегла задумчивая складка, рот кривится, она теребит правую серьгу в ухе и шевелит губами. Под кожаной курткой, поверх обтягивающей черной майки кобура, на поясе наручники.
Полицейские в этом городе почти как звезды, притягательны и популярны, не проходит и дня, чтоб на обложке какого — нибудь глянцевого журнала не мелькнула черно — серая форма в погонах. Ты бы предпочла видеть её не на службе, но последнее время вы редко видитесь. После того как её перевели в другой отдел, походы по тайным бойцовским клубам под прикрытием остались позади.
Ты садишься за столик, но не напротив, а сбоку, чтобы видеть её профиль и улицу за окном. Ольга улыбается и пытается пересесть спиной к окну, но ты жестом останавливаешь её. Не надо закрывать обзор.
— Эо дан! — с улыбкой говорит детектив Полански, закрывает терминал и упирается локтями в стол, подпирая щеки. — Значит, паранойя не прошла?
— Это не паранойя. Мне просто так удобнее. На службе? — ты киваешь на кобуру, она не отвечает, запахивает куртку и откидывается назад, увеличивая дистанцию.
— Извини, совсем нет времени, как — нибудь вырвусь, посидим в баре, а сейчас есть только полчаса.
— Тогда не трать время на иллюзию вежливой беседы, говори, что нужно.
— Анна…
— Давай обойдемся без оправданий. Ты позвонила, предложила выпить кофе, либо ты говоришь, либо я пью кофе и ухожу.
Но кофе тебе не приносят, официанты игнорирует ваш столик.
Ольга трет лицо руками. Видно, что она устала. Мешки под глазами, бледность, ни капли косметики, костяшки пальцев сбиты в кровь.
— Заары.
— Неожиданно. Ты же вроде в отделе насильственных преступлений работаешь?
— Мне нужна помощь. Как поговорить с тем, у кого дипломатическая неприкосновенность? А поговорить нужно очень, аж чихать хочется, как свербит.
— Заары не станут с тобой разговаривать, Олли, обвинить их ты ни в чем не сможешь, обойти дипломатические хитросплетения тоже. Если бы у тебя были существенные доказательства, то вопрос, каким — бы он ни был, решался бы уже на другом уровне.
— Анна, у меня четыре избитые девушки, три из которых сейчас в психушке, одна лежит в коме, в центральной больнице, все ниточки ведут к одному конкретному заару. Девушки из эскорта, профессионалки с лицензией. Закрытые вечеринки в дорогом отеле, раз в месяц и каждый раз новая жертва, и каждый раз он был там, на шее у всех следы от укусов, в крови найдены следы фермента и яда, вряд ли можно перепутать яд заара с каким — нибудь другим. Добровольно он, конечно, говорить не будет, вызвать его в участок я не могу, ни один судья не рискнет выписать мне ордер, наводка анонимная, но что — то же я должна сделать? Знаешь, что напарник мне сказал, когда увидел фото? Получи официальные заявления от девушек или их родственников, что они отказываются заводить дело по факту избиения. Когда я отказалась, он свалил в отпуск за свой счет.
— Почему ты думаешь, что это заар? Он наверняка спал с ними, за это им и платят, это объясняет следы от укусов и яд в крови, но избиение? Заары слишком высокомерны, чтобы избивать тех, кто ниже их по статусу, в этом никакого смысла.
— Именно поэтому мне надо с ним поговорить. Никто из жертв связно не может рассказать, что случилось и где это случилось, может кто — то отвозил их домой после вечеринки, шофер или таксист, мне нужно, чтоб он подтвердил хотя бы их связь и вспомнил, во сколько примерно они покидали его номер.
— Это будет сложно, если учитывать алкоголь и кровь, то после укуса у него должна быть интоксикация часа на четыре, форма очень тяжелой эйфории, он их просто не вспомнит на утро, даже если лоб в лоб столкнется в коридоре.
— То есть, совсем не вспомнит? А он может забыть, как избивал их?
— Если он пил много алкоголя, то его памяти даже молитвой не поможешь. Корни, конечно, сохраняют все, но никто не станет заглядывать в этот колодец.
— Черт, — ругается Ольга, сжимает кулаки и залпом допивает холодный кофе. — А при каком раскладе, можно допустить, что он их избивает? Ведь из любого правила есть исключения, какие есть исключения для зааров? Что может вывести его из себя?
— Теоретически? Цветок Ассоты, из него делают сильный наркотик — джагаш, он действует на определенные зоны коры головного мозга, перегружая их, осознание процессов гаснет, как лампочка и остаются инстинкты, среди которых и жажда. Наркотик мог остаться в крови девушек, вместе со слюной и ядом.
Ольга обхватывает голову руками.
— Нет, проверяли уже, после прецедента дела Уолесса, когда этот старый идиот посадил мальчишку заара на цепь, как цая, каждая лаборатория обязана проводить анализ на все ваши яды, наркотики и токсины. Есть еще варианты?
— Пока нет. Ольга я не могу заниматься гаданием на кофейной гуще, мне факты нужны, анализы крови, фотографии синяков хотя бы, термокарта девушек, если три из них в буйно — помешанном состоянии то еще и энцефалограмма будет не лишней. Если это не наркотик, то должно быть другое объяснение, от яда зааров в психушку не попадают.