— Недурно устроился, Саша, — сказал он, окинув быстрым взглядом нашу любезную парочку. — А я вот, извини, немного замешкался.
От знакомого учтивого голоса, от внезапности его появления меня сковало, точно морозом. Не сон ли это? Потом разобрал дурной смех.
— Стахановец, истинный стахановец! — пробулькал я, давясь каким-то вязким комком. Тут и Валерия опомнилась, признала гостя. Попыталась заверещать, но Гречанинов положил ей на плечо дружескую руку, и шебутная девица сомлела и как бы уснула. Григорий Донатович бережно опустил ее на пол.
— Ну что, дел много. Встать сможешь?
— Да.
— Могола надо разыскать быстро.
— Я знаю, где его кабинет.
— Поглядим и в кабинете.
— Катя в подвале. — Мы разговаривали так, словно у себя дома. Гречанинов присел на краешек кровати. Валерия мирно посапывала на полу.
— Понимаю, тебе туго пришлось, но, пожалуйста, соберись с духом. Катю вызволим, но сперва — Могол.
На душе у меня было блаженно.
— Я знал, что вы успеете. Могол дал мне срок до завтра. Сейчас ночь или утро?
— Вечер, Саша. Ночью сюда не попадешь… А на что он тебе дал срок?
— Чтобы вас разыскать.
Гречанинов не удивился:
— Ну вот и разыскал.
Валерия сладко потянулась во сне, может быть, ей привиделся удавленный Четвертачок, двужильный любовник.
— Хорошая девушка, — сказал я. — Полюбила меня.
— Ничего удивительного, — согласился наставник. — Ты парень немолодой, но видный.
Из брезентовой сумки достал уже знакомый мне плоский пистолет, и что-то еще там металлически звякнуло.
— Держи, приятель.
— Спасибо.
Григорий Донатович усмехнулся:
— Вот что, Саша. Ты, пожалуйста, разожмись. Не напрягайся. Дело предстоит самое обыкновенное. Что-то вроде охоты. Так и настройся. Ты же игрок, верно?
— Игрок.
— Ну и сыграем с ними в эту чертову рулетку, у которой всего одно правило. Но его ты должен знать. Оно простое. Каждый ход или выигрышный, или последний. Заманчиво, да?
Он хотел меня подбодрить, потому что не верил, что я справлюсь. Он разговаривал со мной, как со слабаком, и этому тоже я был рад. Лишь бы он больше не исчезал.
— У меня только почки отбиты, — обнадежил я. — А ноги целые.
Скрипя суставами, я слез с постели и прошелся по комнате. Пистолет попытался сунуть за пояс, но он там не умещался.
— Не надо, — сказал Гречанинов. — Держи в руке. Вдруг пригодится. Без нужды не пали. Только в крайнем случае. Лишний шум ни к чему.
Мы вышли в коридор, плохо освещенный. Возле двери, головой упершись в стену, лежал караульный — какой-то новый немолодой мужчина. Вид у него был безопасный.
До лифта — и дальше — на лифте, вплоть до кабинета Шоты Ивановича, где он меня принимал, добрались без всяких приключений, никого не встретив. Подражая Гречанинову, я старался ступать бесшумно, но все же тянулся за мной какой-то топоток, будто тележку катили по дому.
На дверь кабинета падал слабый отсвет откуда-то с нижних этажей, она была заперта. Гречанинов тихонько постучал пальцами, а потом отомкнул ее пластмассовой отмычкой. Внутри было черно, хоть глаз коли. Во все углы Гречанинов посветил фонариком.
— Здесь его нету, — заметил я глубокомысленно.
— Похоже, что так.
Григорий Донатович отдал мне фонарик и начал один за другим открывать ящики стола. Я не знал, что он ищет, да меня это и не интересовало. В самом себе я чувствовал легкость необыкновенную, какая бывает в затяжном парашютном прыжке, если кому довелось испытать. Мне доводилось, и я опасался, что в любую минуту грохнусь в обморок. Гречанинов долго возился с одним из ящиков, который оказался заперт, и в конце концов чуть не выломал его из стола. Внутри ничего не было, кроме нескольких тоненьких папок. Поочередно их просмотрев, наставник отобрал несколько бумаг и положил в сумку.
— Пригодятся, — пояснил мне.
— Еще бы, — отозвался я все с тем же идиотским глубокомыслием. В это мгновение дверь отворилась и в призрачно освещенном проеме возникла человеческая фигура — огромного роста, достающая головой почти до притолоки. Фигура помаячила, заколебалась и с невнятным звуком — смешком ли? всхлипом ли? — вместилась в комнату. Испуг мой был столь велик, что все боли куда-то сразу исчезли. И не видя лица, я узнал пришельца. Это был Ванечка, прирученное чудовище Шоты Ивановича. Пистолет я не выронил, напротив, инстинктивно направил на Ванечку. Гречанинов перехватил мою руку. Совершенно нормальным голосом спросил: