Джеймс заерзал на месте.
– Что заставило тебя думать, что у меня есть секреты?
Я пожала плечами.
– У каждого есть секреты.
– Я весьма заурядный, – сказал он, помешивая соломинкой кусочек мороженого на дне стакана. – По крайней мере, я больше не в секрете от Ризы?
Я покачала головой. То чувство тяжести, которое я только что сбросила, начинало возвращаться.
– Можем поговорить о чем-нибудь другом?
Мы оба наклонились, чтобы сделать по глотку коктейля, и наши лбы соприкоснулись.
– О чем ты хочешь поговорить? – спросил он таким низким голосом, что послал мурашки по моему позвоночнику.
Я отодвинулась на пару сантиметров.
– Эм, я… э…о Шекспире?
Джеймс улыбнулся и тоже отстранился.
– Хочешь поговорить о Шекспире?
– Ладно, нет. Но я иначе взглянула на «Ромео и Джульетту».
– Я полностью провалился в этом, – сказал он. – Мы должны увидеть это на сцене когда-нибудь, с настоящими актерами…
Еще одна вещь, которую я не могла себе позволить. Я посмотрела на тарелку, которую официантка только что поставила передо мной: сочный бургер и гору горячего картофеля фри. Я и не понимала, как сильно деньги управляют нашей жизнью, каждым действием, каждым разговором. Избежать невозможно.
– Иногда в парке дают бесплатные спектакли, – тихо сказал Джеймс. – Или мы можем пойти на кладбище и прочитать строки друг другу. Или… – он замолчал, медленная улыбка приподняла уголки его рта. – Я читаю строки, ты их поешь.
– Не-а, – я покачала головой. – Ни за что.
– Ну же, – парень встряхнул бутылку кетчупа и выдавил немного на тарелку. – Я хочу услышать, как ты поешь еще раз.
– Не могу.
– Почему?
Я обмакнула картошку в кетчуп и откусила кусочек.
– Я боюсь.
– Меня?
– Нет. Себя.
Я сказала абсурдную вещь, но Джеймс не посмеялся надо мной и не отпустил шутку на этот счет. Кажется, он понял, или, по крайней мере, не понял меня неправильно.
– Трудно объяснить, – сказала я.
Парень прекратил есть и смотрел на меня, слушая.
Я заглянула в его светло-голубые глаза.
– Проходило шоу талантов, когда я училась в пятом классе, не только для пятиклассников, – начала я. – Это было большое событие, в котором принимал участие весь школьный округ, дети намного старше меня; оно проходило в огромном зале. Я написала песню, и репетировала ее в течение нескольких месяцев. Каждый вечер перед сном я представляла, как я бы вышла на сцену и прекрасно сыграла и спела, а все аплодировали, а я выходила на поклон вновь и вновь. Но я споткнулась по пути на сцену, самую малость. Возможно, никто даже и не заметил, но я начала думать, как уже облажалась. Я хотела, чтобы все было идеально. Тогда я увидела, что все смотрели на меня, и занервничала, а я никогда не чувствовала такого, пока репетировала. Все было не так, как я себе представляла. И я подумала: «Вот теперь я точно все испортила». И чем дольше я там стояла, тем хуже становилось. Тогда я действительно все испортила. Полностью застыла на сцене. Я едва могла дышать. Какой-то ребенок увел меня со сцены.
– Но ты была маленькой, – утешил Джеймс.
– Я это знаю, но не могу от этого избавиться, – сказала я. – Сцена и зрители – то, что положило начало. Остальное кроется здесь, – я похлопала себя по голове. – В моей голове. Это я. Мое горло сомкнулось. Я даже не могу петь близнецам перед сном, потому что кто угодно может услышать меня сквозь стены.
– Ты пела в оркестровой комнате, перед Ризой, и... ты знаешь, – Джеймс понизил голос, – тем жутким парнем в кладовке.
Я попыталась улыбнуться.
– Да, но я не знала, что ты там был. А Ризу я знаю всю свою жизнь.
– Но ты пела.
– Едва ли. Мне пришлось притвориться… – я заколебалась от неуверенности, следует ли доверить ему весь масштаб своей странности.
Парень потянулся через стол, чтобы провести большим пальцем по моей руке.
– Притвориться?
– Пришлось представить себя на кладбище, – сказала я. – Поющей надгробиям.
Джеймс улыбнулся до ушей.
– Мой прием с надгробиями сработал?
– Да, – пробормотала я. – Но я не знаю, смогу ли снова так себя обмануть. И теперь моя подруга Молли хочет, чтобы я выступила на музыкальном вечере.
– О, – сказал он. – Поэтому ты была там?
Я кивнула.
– А публика была жуткая?
– Нет, – ответила я. – Они поддерживали, честно говоря.
– И ты все еще полагаешь, что совершенство является одним из требований музыкального вечера?