Тогда все стало вставать на свои места. Кладбище. Надгробие, где мы с Джеймсом сидели на скамейке. Джеймс Алоизиус Робертсон. И J.A.R… из книги Шекспира. Я искала в некрологе любое упоминание о Джеймсе. Там упоминалось о внуках, но без их имен. Только сестра, Айда Макдэниелс и дочь…
Шейла Уикертон.
Я вернулась к списку, который выдал адрес Айды: улица Клейтон, дом восемьсот сорок пять. Я моментально ввела его на карте, надеясь, что это не слишком далеко, чтобы добраться на велосипеде. Когда был проложен маршрут, я прокрутила вниз, чтобы увидеть общее расстояние. Семь миль.
Я нарисовала указания на тыльной стороне руки, схватила письмо, написанное Джеймсу, и побежала за велосипедом.
Глава 34
Я быстрее закрутила педали, игнорируя сигналы водителей в вечерний час-пик. Мои ноги горели, а волосы стали влажными от пота к тому времени, как я доехала до улицы Клейтон. Один из тех районов, в который, я надеялась, мы могли переехать: с красивыми двухэтажными домиками, выстроенными в один ряд друг с другом. Из кирпича, а не песчаника, с милыми маленькими верандами, тротуарами, и машинами вдоль улицы. Я ехала на велосипеде как можно ближе к припаркованным автомобилям, но так чтобы не налететь на зеркала заднего вида, и замедлилась, когда номера домов приблизились квосемьсот сора пяти. Передо мной появился изящный красный спортивный автомобиль с нью-йоркскими номерами и вклинился в пустом месте… прямо за черным БМВ. Я направилась на противоположную сторону улицы и въехала на тротуар неподалеку от внедорожника. Расстегнув шлем, запыхавшись, я услышала знакомый голос.
– Что ты здесь делаешь? – зарычал Джеймс
Его тон удивил меня, и я тотчас повернулась, в животе образовалась пропасть. Но Джеймс разговаривал не со мной. Он шагнул к девушке, которая вышла из красного спортивного автомобиля, словно сошла с подиума. У нее были песочно-светлые волнистые волосы и прямой тонкий нос. Я сильнее пригнулась за внедорожником, так что по большей части была скрыта, но все еще могла видеть их через окна.
– Тоже рада тебя видеть, – отозвалась она. – Ни объятий? Ни поцелуя?
Джеймс сделал несколько шагов вперед и холодно приобнял ее, при этом быстро чмокнул в обе щеки. Это заставило меня вспомнить об Уинн, которая целовала также.
– Что ты здесь делаешь? – парень повторил вопрос.
– Приехала посмотреть, как живет лучшая половина людского рода, – девушка указала на дома вдоль квартала, словно в них было что-то непристойное. – Разве тебе не надоело жить в трущобах?
– Едва бы я назвал дом Айды трущобами.
– Прекрасно. А работать на побегушках в продовольственном магазине? Ну же, – сказала она. – Ты мог бы получить дюжину других рабочих мест, за которые платят гораздо больше. Ты поступаешь так, лишь чтобы папу позлить.
Джеймс пожал плечами.
– Думай, что хочешь. Я сказал отцу, что смогу сам о себе позаботиться, что я и делаю. А как именно, это мое дело.
Девушка отступила назад и прислонилась к своей машине, скрестив руки на груди.
– Прекрасно. Ты доказал свою точку зрения. Теперь пришло время вернуться домой. Надеюсь, еще не слишком поздно для папочки потянуть за пару веревочек и отправить тебя в университет «Лиги плюща». Уверена, что они забудут про те два зачета, которые ты пропустил, при надлежащем стимуле. Хорошее пожертвование...
– Я не желаю, чтобы он тянул за пару веревочек для меня или подкупал институт, Ребекка. В этом вся суть, – отрезал Джеймс, повысив голос. – Люди смотрят на нас, и все, что они видят – это долларовые банкноты. Разве ты не задумывалась, что всем было бы глубоко наплевать на тебя, если бы они не знали, кто твой папочка?
Она рассмеялась.
– Да, Робби. Жизнь жестока.
«Робби?»
Джеймс повернулся к ней спиной и умчался в дом. Девушка, Ребекка, осталась у своей машины, осматривая маникюр. Мои ноги тряслись так, что я боялась двинуться с места – боялась, что упаду лицом в грязь, поэтому осталась за внедорожником. Потом Джеймс вышел из дома с большой спортивной сумкой. Он шагнул к своей машине, открыл багажник и закинул ее внутрь.
– Я все-равно уезжаю, – сказал он, захлопывая багажник. – Счастлива?
Ребекка пожала плечами.
– Я просто устала от всех этих криков и слез, и…
Джеймс развернулся кругом.
– Чьих слез? Маминых?
– Ну, уж точно не папиных.
Джеймс пал духом, его поражение было заметно по опущенным плечам и поникшей голове. Не знаю, почему я не побежала к нему, чтобы остановить и объясниться, и… спросить его, что, черт возьми, происходит. Но я заколебалась, и в мгновение ока он сел за руль своего автомобиля и уехал прочь.