Иду босиком к беседке, вынимаю остатки салфеток, после нашего десерта, и очищаю себя, затем Куинн.
– Хорошо, милая девушка, давай оденемся. Я, наверное, должен отвезти тебя домой, – говорю я, заметив поздний час на часах.
Заворачиваясь в одеяло, она переворачивается и жестом указывает мне, чтобы я присоединился к ней.
– Разве мы не можем просто остаться подольше?
– Да, – я обнимаю её. – Мы можем остаться немного дольше.
Глава 17
Куинн
Перед глазами всё расплывается, я протягиваю руку, чтобы выключить будильник на моём телефоне, который гудит на подставке. Сейчас шесть утра, а мы с Тревором оставались на поляне под одеялом примерно до полуночи. Недостаточно поздно, но моё тело было настолько расслабленным и истощенным, что я отключилась, как только он посадил меня в машину.
К сожалению, это означает, что я пропустила встречу с Иззи прошлой ночью, и я знаю, что она хотела рассказать мне о своём свидании с Виком. Чёрт возьми, мне не терпится услышать о её свидании с Виком.
Я слышу её шаги за дверью и знаю, что она идёт на кухню, чтобы выпить утреннюю чашку кофе. Я быстро сбрасываю одеяло со своего тела и выхожу из комнаты.
– Доброе утро, – кричу я, выхватывая кружку из шкафа и наливая себе чашку кофе, прежде чем занять место за столом. – Как прошёл твой вечер?
Иззи молчит, расчётливо смотря на меня, потом она делает глоток кофе и расслабляется на своём стуле.
– Это было здорово. Отлично, на самом деле.
– О, Из, это круто. Я хочу услышать больше.
– Как прошёл твой вечер? Вы пришли очень поздно, – она хватает банан из корзины с фруктами в середине стола, а затем сгибает ногу на стуле.
– Моя ночь была, действительно, хорошей. Тревор и я немного почитали сценарий, а затем он отвез меня на пивоварню, которой владеет его друг Майк. Я уверена, что ты была там. Место было восхитительным, и они предоставили нам индивидуальный заказ и всё остальное, – я рассказываю правду, пытаясь скрыть то, что мы делали остаток вечера. – Он ехал по просёлочной дороге, которой я даже не знала. Небо было прекрасным.
– Мне нравится эта пивоварня. Еда там и правда хорошая.
– У меня была грудинка, о боже, она таяла во рту.
Иззи продолжает молчать, потягивая кофе и покусывая свой банан, пока выслушивает меня и взвешивает мои слова.
Наконец–то она спрашивает:
– Что ты планируешь делать сегодня? Я должна поехать раньше на встречу с сотрудниками.
– О, я, вероятно, просто пошатаюсь без дела и ещё немного поучу сценарий. Может быть, выберусь в центр города. А ты хотела бы встретиться в обед? Тревор упоминал хороший китайский ресторан, который открылся год назад.
– Да, китайский звучит хорошо. Встретимся в одиннадцать тридцать? – спрашивает она, вставая со стула и избавляясь от банановой кожуры и пустой кружки.
– Конечно, я не могу дождаться.
Я провожу несколько часов, изучая сценарий, пытаясь почувствовать последнюю сцену, пока не подходит время ехать.
Находясь в своём старом автомобиле, я чувствую ностальгию. Я купила Honda Accord на деньги, которые заработала, работая в офисе ветеринара в старшей школе, и использовала остаток их для аренды моей первой квартиры в Лос-Анджелесе. Она привезла меня в Калифорнию и обратно, и мне было бы больно с ней расставаться. Все предполагают, что, поскольку я знаменитость, я должна дико тратить свои деньги, но это не так. За исключением квартиры, за которую я заплатила, мои деньги идут на оплату моего агента и публициста, а остальное идёт на сберегательный счет. Я даже не уверена, сколько там сейчас.
Зажигание срабатывает, когда я поворачиваю ключ, и посылаю молчаливое спасибо машине.
Я улыбаюсь водителю трактора, мимо которого проезжаю, так как он едет по дороге медленнее, чем нужно. Справа от меня стоит средняя школа, в которой остались такие замечательные для меня воспоминания. Ощущая внезапное желание, я заезжаю на стоянку. Поскольку сейчас лето, я с удивлением обнаруживаю машины в переднем ряду парковки, думаю, что это летняя школа на сессии.
Хотя, вероятно, это и считается нарушением безопасности, но я покидаю машину и направляюсь в сторону актового зала. Зов сцены манит меня, и мне нужно увидеть её, хотя бы в последний раз.
Я тяну за ручку входной двери, но она не поддаётся, поэтому я двигаюсь к задней части здания, чтобы найти дверь со стороны сцены, ведущую в заднюю кладовую. Как я и подозревала, дверь распахивается для меня, когда я резко повернула ручку. Вспомнив, где именно находится выключатель света, я включаю его, и комната озаряется светом.
Передо мной грустное зрелище. Комната, которая раньше была заполнена реквизитом и сценическими экранами, теперь пустует, большое открытое пространство, пропадающее даром. Проходя через кладовую, ведущую за кулисы, я глубоко вздыхаю, опасаясь, что место, которое я так любила, разрушено. Но я удивлена, обнаружив, что все чёрные сценические занавески чистые и висят на своих местах, а красная бархатная штора закрыта, не показывая ни одного разрыва.
Они больше не финансируют драматическую программу, но, по крайней мере, они заботятся о сцене.
То же самое чувство, которое я чувствовала на дороге, поднимается во мне, и я двигаюсь вперёд, проходя по деревянной сцене, пока не оказываюсь прямо за бархатной занавеской.
Совершая драматический выход, я погружаю руки в богатый материал, туда, где виднеется шов, и отодвигаю концы в разные стороны, чтобы пройти через образовавшийся прогал.
Это не так чуждо, как я себе представляла. Когда я захожу за кулисы к зоне перед занавесом – передник, как мы его называли, – я чувствую себя как дома. Я иду по всей длине передней части сцены один раз, а потом второй раз, пока не прокручиваю монолог в своей голове.
Монолога недостаточно. Глубоко внутри меня, под многолетними сценариями и пьесами, вспоминается одно из моих первых выступлений.
Вдохновленная, я начинаю петь вступительную песню из мюзикла «Красавица и Чудовище». Белль была одной из моих первых ролей в звёздном мире, и, несмотря на то, что я была и до сих пор остаюсь диснеевским наркоманом, в этой роли было нечто большее, чем просто девушка, застрявшая в своем собственном мире. Это было то великое приключение, за которым она охотилась. Я легко перевоплотилась в роль Белль, потому что мы обе хотели чего-то большего от жизни.
Когда я начинаю петь мелодию, вспоминая каждый шаг, проходя через воображаемую деревню, я переношусь обратно к тому выступлению на втором курсе, которое стало аншлагом. В зале был даже репортёр от газеты. Я нервничала, моя первая главная роль, но как только свет осветил меня, я стала кем-то другим. Я стала этим персонажем. И единственный раз, когда я вырвалась на свободу, – это был момент, когда занавес упал в последний раз.
В зале звучат хлопки, и я перестаю петь, почти спотыкаясь на середине шага о свои собственные ноги. Фигура выходит из теней в задней части зала, и я рада видеть госпожу Перселл, директора школы.
– Ну, мисс Миллер, это, безусловно, сюрприз, хоть я и надеялась, что вы появитесь в какой-то момент во время вашего визита, – говорит она, приближаясь к краю сцены.
Я сажусь на край, свободно раскачивая ногами, и улыбаюсь ей. Мисс Перселл была одним из моих любимых администраторов, всегда подталкивала нас к тому, чтобы мы старались изо всех сил, и она делала это почти на всех спортивных соревнованиях и школьных мероприятиях. Она заботилась о своих учениках, как о своих детях, и поддерживала их начинания. Все в школе её любили, и я очень рада, что она всё ещё директор школы.
– Я сожалею об этом. И не хотела вторгаться, я просто… должна была оказаться здесь.
– Не надо извиняться. Было абсолютным удовольствием слышать тебя сейчас. И то, чего ты достигла... твои родители должны гордиться тобой.
Я хочу солгать, сказать ей, что они в восторге от моей карьеры, но что-то в мисс Перселл заставляет всегда говорить ей правду.
– На самом деле, мне это неизвестно.
– Что ты имеешь в виду? – спрашивает она и, грациозно подтянувшись, даже для кого-то наполовину её возраста, присаживается на сцену рядом со мной.
– Я недавно узнала, что меня удочерили. Я никогда не знала, даже не подозревала об этом. Но это объясняет, почему мои родители не поддерживали мой жизненный путь.
– Понятно. Ну, я не могу сказать, почему твои родители не могут гордиться тобой, но мы все, действительно, гордимся.
– Спасибо, мисс Перселл.
– Всегда пожалуйста, дорогая. Что-нибудь ещё хочешь у меня спросить?
– Да, хочу. Почему вы сократили художественные программы? Вы знаете, как много значит драматический класс для меня и всех остальных.
– К сожалению, это не зависело от меня. Государственная школа нуждается в государственных средствах, и школьный совет решает, где эти средства лучше всего использовать. Я боролась и пыталась объяснить, как много эти программы значат для сообщества. Думаю, что я даже использовала тебя в качестве примера, но моё ходатайство отозвали. И когда спектакли прекратились, то же самое сделали и общественные группы. Сейчас у наших студентов нет программ для выражения их творческих потенциалов, что печально. Особенно для такого старого члена драматического клуба.
Удивленная, я отрываю взгляд от своих колен, чтобы посмотреть на неё.
– Вы были в драматическом клубе?
– Уверена, что была. Это были одни из лучших времён в моей жизни. Почему, как ты думаешь, я приходила на каждый показ? Не только потому, что я хотела поддержать студентов, что я и делала, конечно, но это давало мне время, чтобы оживить мою молодость. И, Куинн, ты всегда была замечательной на сцене. Ты можешь привлечь зрителей и удержать их внимание на протяжении всей пьесы. Я знала, что ты будешь делать удивительные вещи.
– Вау.
– Теперь мне нужно закрыть актовый зал, если ты не возражаешь?
– О, да, простите, – извиняюсь я, поднимаясь. Мисс Перселл следует за мной через заднюю дверь, и мы запираем её перед тем, как двинуться вперёд. – Как вы узнали, что я здесь?