- Очнулись, госпожа, - прорезал слух грудной женский голос. – Наконец-то. Хозяин места не находил. С его-то работой лишние нервы ни к чему. И без того кот наплакал. Сообщу ему. А потом сделаю вам чаю. Хороший чай спасает от многих недугов, уж поверьте.
Я села. Плед соскользнул, являя ночную рубашку. Она была не моей. И новой, пожалуй. Белоснежная ткань похрустывала. Я осмотрелась, чувствуя себя крайне заторможенной. Вздрогнула от хлопка двери и скривилась.
Никогда не была здесь прежде. В комнате без излишеств в коричневых тонах. С ковром на полу и невесомыми занавесками. Стены украшали картины в простых деревянных рамках, а в углу ютилось одинокое кресло.
Провела по лицу. Воспоминания хлынули потоком, оставляя до жути неприятный осадок в душе. Гадкий. Я сжалась, обхватив себя. Будто пыталась оградиться от того, что уже стало частью меня.
- Виктория…
Низкий, очень низкий голос перевернул нечто в груди. Где-то под ребрами. Дрогнув, я схватилась за плед и укуталась, чтобы хоть как-то соблюсти правила и сохранить остатки чести.
- Прошу прощения, - молвил Маркус, направляя взор в стену. – Я думал, вы одеты. Не хотел смущать. Нанси, будьте любезны.
В поле зрения появилась пышная женщина с подносом. Вид у нее был чинный и довольно надменный, несмотря на серую униформу обслуживающего персонала. Блестящие седые волосы покоились в пучке на макушке, лоб пересекали морщины.
- Давайте, голубушка, - проскрипела она снисходительно, оставив поднос на столике рядом с двуспальной кроватью, пухлые руки стянули халат с изголовья и протянули мне.
Марк отвернулся. Ровно на столько, чтобы я успела облачиться.
- Госпожа изволит с сахаром? – спросила Нанси, наполняя фарфоровую чашку горячим напитком из пузатого чайника.
Я отрицательно тряхнула волосами и попыталась придать им подобие аккуратной прически, что было невозможным. Впрочем, вскоре стало не до того. Когда в ладонях очутилась горячая тара, а напротив присел он. Господин Маркус Литвинов, в чьем доме я и пребывала, судя по всему. Разместился в кресле, что придвинул ближе к кровати. Широко расставив ноги и водрузив на них локти. Так близко, что мог спокойно коснуться.
- Не буду мешать, - откланялась домработница, едва Марк открыл рот, и быстренько вышла, мягко прикрыв створки.
Оставив нас в тишине утра. Или же вечера?
- Виктория, - мое имя пулей прорезало атмосферу, подсвеченную языками рыжего пламени в камине. – Как вы себя чувствуете?
Каждое его слово кололо вибрациями. Странное ощущение. И слишком знакомое. Настолько, что на мгновение я увидела его в ином свете. Каким запомнила в последний раз, с озорной улыбкой, от которой появлялась ямочка на левой щеке. Только одна. Взмах ресниц и все рассеялось. На меня вновь смотрели потухшие очи. Мрачные тени пролегали под ними. Вид у мужчины был уставший.
Мой взор упал на его руки, на стесанные костяшки, покрытые коркой. Я пригубила янтарную жидкость. Образы закружили убранство.
- Я знаю, что произошло, - продолжил Маркус, так и не дождавшись ответа. – Мне жаль. Примите соболезнования. Это…, - он умолк, прямые брови сошлись на переносице. – Честно говоря, я абсолютно сбит с толку действиями Нестора. Тем на что он вас обрек.
Содержимое чашки опасно заволновалось. Она была убрана точным движением, флер жара покрыл фаланги и усилился в сто крат, стоило мужчине накрыть их своими.
- Но теперь вы здесь. В безопасности, - произнес он вкрадчиво. – Вам больше не о чем волноваться.
Я непонимающе заморгала.
- О чем вы? – собственный голос показался чуждым, хриплым и надрывным. – Теперь у меня нет даже угла, в который я могу вернуться. Ничего нет. За прошедшие недели я была лишена всего, что знала прежде. Мой фонд пуст. И я, - глаза защипало, - я не представляю…
- Виктория, - перебил Маркус твердо и даже несколько грубо. – Вы, должно быть, не расслышали. Повторюсь. Вам больше не о чем волноваться. Теперь у вас есть дом и покровитель в моем лице. И с остальным мы так же разберемся.
Убрав руки, он откинулся в кресле, побарабанил фалангами по собственному бедру, обтянутому черными штанами, и всмотрелся в мои черты. Ошарашенные. Вытянувшиеся от бескрайнего удивления. Настолько сильного, что захватило дух. Мысли рассыпались, превратились в бессвязные сгустки.