- Что у вас там? – Нан указала на руки. – Хозяин рассказал, что вспылил. И господин Чернов…
Она оборвала себя, когда я начала распутывать завязки. Стянула материю с плеча.
- Мать честная! – домработница осмотрела кровоподтек. - Как же нужно было…, - я вернула рубашку на место. – Бедное дитя. Угораздило же. Не мудрено, что хозяин первым делом вылил все, что нашел. Даже то, что было закрыто. Правда, две бутылки отдал мне в качестве подарка к столу. О стоимости даже думать боюсь.
- Вылить не значит бросить, - вздохнула я и опять поднялась на ноги. – Пожалуй, отправлюсь спать. Спокойной ночи, Нанси.
- Добрых снов, госпожа, - закивала женщина.
Я обогнула диван, уповая, чтобы они были добрыми. Разумеется, не случилось. Во снах я переживала заново: сцену в доме у Грома, побег и признание Арсения. По кругу. До самого рассвета. До натужного пробуждения. До шорохов из гостиной. Отбросила одеяло и, стараясь двигаться бесшумно, заглянула в щелку. Увидев Маркуса, сидящего с опущенной головой, локти упирались в бедра, попятилась, а после ринулась в ванную, где и заперлась. И снова надоедливый страх.
Посмотрела на отражение. Взялась за расческу.
Нет, не выход. Нам нужно было поговорить. Обсудить. И лучше сейчас, чем откладывать. Как пластырь срывать. Однако я дрожала и выдирала волоски с корнями. Умылась холодной водой, почистила зубы. Из зеркала на меня смотрела девушка с огромными глазами, которая была готова спрятаться в шкаф. Стерла выражение. Собралась с духом. Вернулась в спальню, дверца того самого шкафа скрипнула. Взгляд в щель. Марк смотрел в направлении комнаты, перевел взор на перебинтованную ладонь. Я рассмотрела содержимое. Выудила шерстяное платье и чулки. Облачилась. Ладони потели, в горле пересохло. Заставила колени гнуться. Уперлась в полотно и толкнула. Мужчина встал. Вытянулся во весь рост. Полностью в черном. Лицо осунувшееся. Похоже, он не спал. Я так и осталась в проеме. Он опустил очи в пол.
- Я, - откашлялся, тон скрежетал, - завтрак принес, - махнул на стол. – А, - взъерошил волосы, - доброе утро, малыш.
Последнее было сказано больше с вопросительной интонацией. Я нервно облизнула губы, прядь закрыла обзор, заправила за ухо. Маркус украдкой обвел меня тусклым взглядом. Подвигал челюстью. Я ощутила стыд и, одновременно, опасалась приближаться. Инстинктивно, скорее. Как котенок, которому уже наступили на хвостик. Марк набрал воздуха в грудь, я сгорбилась и поежилась. Набрал и выпустил. Сделал шаг. Я осталась на месте. Второй. Призвала себя не шевелиться. Третий. Четвертый. Дыхание сделалось поверхностным, щеки опалила краснота. От его запаха по телу разлилась нега. Стыд усилился в разы. Стыд за себя и поведение, а именно за то, что позволила втянуть себя в авантюру под названием «танец». Стыд за Арсения и его выпады.
- Марк, - шелестом скорее. – Марк, я…
Заткнулась, когда он опустился вниз. Замерла, когда взял за ладонь и прижался к ней щекой. Затаилась, когда черная радужка подозрительно заблестела.
- Прости меня, - сипло, будто простужено. – Боже, - зрачки, которые были едва различимы, переместились на предплечье, черты исказились терзанием; Нанси ему рассказала, гадать было нечего, прикусила язык. – Прости меня, детка, - громко сглотнул и закрыл глаза. – Я знаю, что оправдания мне нет и быть не может. Что бы ни случилось, я не должен был причинять тебе вред, но я, - расцеловал каждый палец, мурашки заполонили кожу, заползли в душу, тормоша, - когда увидел вас… увлеченность, тебя в его объятиях, - фаланги оросились, волна холода омыла стан, - то, как он трогал. Но главное, твой взгляд. На него. Восторженный, завороженный. Ты так же на меня смотришь и, - словно задыхался, - и во мне будто что-то щелкнуло, перегорело. Я даже не почувствовал, как раздавил бокал, никакой боли. Только та, что накрыла в минуты вашего танца. Я должен был понять, что это провокация. Должен был, но все, о чем я думал, так это ты и твои глаза, направленные не на меня. О том, что в них отражалось, - я слушала с замирающим сердцем. – Клянусь, я не испытывал ничего схожего раньше, никогда. Оно разъело и отключило мозги. И я себя не оправдываю! Говорю как есть. У меня были сутки и ночь, чтобы подумать. Чертовы сутки и ночь. Ты отменно меня наказала, - веки приподнялись, одна капля стекла по крылу носа, стало противно, от себя самой. – И я заслужил. Я сделал именно то, что боялся. Потерял рассудок, - Маркус выпрямился, взирала на него снизу вверх, готовая броситься на шею. – Однако я хочу спросить. Ответь честно. Ты, правда, была под, - холодок ужаса завладел позвонками, - ним? И он поцеловал?