К Маркусу часто наведывались какие-то незнакомые люди, он вел беседы исключительно в закрытом кабинете. Нанси только разводила руками, говоря, что не знает. Ее и саму тревожило то, что витало в воздухе и дразнило загадкой. Один раз пожаловал Илья Казимиров, с ним Марк долго спорил за притворенным полотном. Я различала обрывки, из них сделала вывод. Детектив наотрез отказывался рассматривать версию, к которой могла быть причастна бывшая жена Литвинова. Версия полиции – обезумившая от ревности поклонница писателя, а, поскольку никаких прямых доказательств не было, найти подозреваемого не представлялось возможным, мотивы были размыты, кукла не дала ничего, кроме дополнительной головной боли, и я была в здравии и живой, дело собирались закрывать, чего Маркус допустить не мог.
- А если устроить встречу с ней? – спросила я как-то, мурашки заполонили кожу; оторвавшись от работы, Марк медленно перевел взгляд, очевидно, предполагая, что ослышался или же что я спятила. – Я же помню голос. А если смогу подтвердить, узнать? – жесткие линии вытянулись. – Это будет что-то значить? Доказать…
- Исключено, - отрезал мужчина. – Выбрось эту затею. Нет!
Стянув очки, он положил их на стол и достиг меня.
- Но почему? – произнесла обиженно. – Почему нет? Тогда дело не закроют, - проболталась, скривилась, раскаяния ни на грамм.
- Ничего не докажет, - поднял меня на ноги и привлек к груди. – Ничего. Поверь, я знаю, а вот как ты узнала о деле…, - фаланги в мох волосах, помассировали, выгнуло. – Ви, если они собрались закрывать, значит остановить может только нечто весомое, а не перепуганная девушка, которая под действием адреналина могла услышать что угодно. Ты не видела. И это не мое мнение, а возможное их. А ради эфемерного доказательства, которое детектив в расчет не возьмет, уверен больше чем полностью, я не позволю страдать твоей психике и видеться с больной женщиной, которая убила своего же сына под гнетом собственных демонов. Никогда. Не бывать. Точка.
- Но…
Поцеловал, лишая возможности думать связно. Подхватил на руки и понес в мою спальню, где уложил на кровать, навис сверху и приступил к неспешному лишению рассудка. Меня. Сгорающую в жаре. Трепещущую под касаниями и весом, но вовсе не избавившуюся от обдумывания. Однако поддержки с противоположного борта так же не предвиделось.
- Что ты делаешь? – обратилась к Арсению, который прижался губами к моему лбу, в аккурат после озвучивания палящей разум идеи.
- Проверяю, нет ли температуры, ягодка, - он приступил к подсчету пульса.
Выдернув конечность, я потопталась и окинула взором студентов, дожидающихся очереди к преподавателю.
- Ma chère, чем ты забиваешь свою хорошенькую голову? – друг был недоволен. – Зачем вообще лезешь? Лично ты никак повлиять не можешь. Или доверия господину Литвинову нет вместе с ощущением безопасности? – он подался вперед, я отшатнулась.
- Провокация? – перекрестила руки.
- Уточнение, моя сладенькая вишенка, - Арсений был сама невинность, что выглядело комично. – А если серьезно, то твой кавалер прав, как ни прискорбно. Сие встреча ни к чему путному не выведет, а только растреплет нервы. Цель не оправдывает средства. А теперь, предлагаю забыть и расслабиться.
Он уткнулся в конспект. Я устало провела по лицу.
Экзамен сдала. Так же как и следующие два. Между ними было Рождество, которое мы с Марком провели в доме у Анжелики, брюнетка настаивала, Марк и я были не против. И именно там я воочию увидела то, о чем поведала Нанси перед нашим примирением. Маркус и дети. Наблюдая за ним и дочерью Анжелики, с которой он играл и дурачился, я верила, что мужчина был прекрасным отцом. Девочка уснула у него на руках, от сказки, кою он придумал на ходу. И мозг мой вскипятила новая мысль.
- В чем дело, моя маленькая? – Маркус дотронулся до меня, мы ехали обратно в пустой особняк. - О чем ты думаешь? Если о том же, то…
- А ты хочешь детей? – выдала и залилась краской до луковиц, Марк растерялся, ладонь стиснула руль. – После того, что…, - вздохнула, обругала себя внутренне. – Прости. Мне не следовало. Забудь.
Пару минут в салоне было тихо. Слишком. Кусая губу, я старалась уразуметь, зачем вообще спросила, почему. Ответ не приходил, только гадкое что-то в груди образовалось. Сожаление с примесями соли и горечи.