- Неужели? – нос к носу, покраснела. – Вика, хватит. Знаешь, такие перемены наталкивают меня на некоторые рассуждения. Одно из них, что ты рассказала полиции далеко не все.
Сама себя выдала. Охнула. Зарделась пуще. Скривилась.
- Значит, я прав, - удивлен Арс не был. – И что же еще она тебе наговорила? Что-то о нем? Что-то, чего ты знать не хотела? Или что-то о тебе, чего ему лучше не знать? А, вероятно, то, что если вы поженитесь, она его прибьет вместе с тобой?
- Хватит, - уперлась в его грудь, начала отталкивать. – Отойди.
Повиновался, но от сверлящего взора не избавил. Так просто не отвертеться.
- Расскажи мне, - напирал, нежно дотронулся до пунцовой щеки, отпрянула. – Вишенка, пожалуйста. Невыносимо видеть, как ты меняешься. Не в лучшую сторону. Дерганая, как кролик, загнанный в ловушку. Что она тебе говорила? Ты передумала выходить за него? Не спорю, что я был бы счастлив, но к дьяволу меня. Тебя гложет нечто. Нечто ужасно неприятное, да? А еще больше тревожит, что ты и ему соврала. Тому, кому доверяла безоговорочно, выгораживала. Почему? Вика…
- Хватит, - твердила свое, кровь шумела, пульс отдавал в пятки, усталость гирей на позвоночник. – Пожалуйста, отвези меня домой. Или я сама пойду. Не заставляй.
Оскалился. Обжег льдом радужки.
- Ты понимаешь, что в ее словах может быть нечто такое, что…
- Не может! – выпалила. – Мы и без того знаем, что она уж слишком хорошо знает Марка. А даже если и так, то… То я ему расскажу. Прости.
Только еще одной ссоры между ними не хватало. Впрочем, Арсений был прав. Ее слова могли бы сузить круг поисков. Или же нет. Разве я не считала их выдумкой? Внушила себе. Внушила, думала и тряслась как осенний листок.
Он и моя мать… Разъяренный отец. Пьянство. Разговор с мамой в больнице. О том, что Марк никогда не будет моим. Мое признание и ее просьба не искать со мной встреч.
Нет, более не в моей власти было терпеть. Я была обязана поговорить с ним. Объясниться. Пересказать до конца. И пусть Маркус раскроет тайну. В чем состояло сие недопонимание.
Молилась, чтобы не в том, что рождало воображение. Молилась по пути домой. Арсений молчал. Он был угрюм, что подавлял, не показывал, закрылся. Шестое чувство. Между нами была связь. Тонкая нить, благодаря коей я то и улавливала.
- Один звонок, - напоследок. – Один звонок и я приеду. В любое время. Помни об этом.
- Спасибо. Спасибо тебе.
Прикоснулась к нему и вошла в квартиру. Прикрыла дверь и направилась во вторую комнату, хранительницу моих вещей. Мимо кабинета и стука печатной машинки. Нанси уже не было.
Маркус застал за переодеванием. Подкрался сзади, обсыпал поцелуями. Я цепенела. Решимость покидала, тлела, сгорала. От улыбки, от заботы. Он сам разогрел для меня ужин. Сжимал в горячих объятиях за просмотром телевизора. Дышал мной. Увлек в спальню.
- Марк, нам нужно поговорить, - выдавила, сотрясаясь.
Я была под ним. Любовь и горечь перемешивались во мне, выходили слезинками. Собирал их губами.
- Да, малыш, - задыхалась от поцелуев. – Я слушаю.
Тени страсти на лице. Черные бездонные очи. Сердце разрывалось, сжатое когтистой костяной лапой. Слова не шли. Язык не поворачивался. Обвила его шею и потянула вниз. Вкус дурманил. Растворилась. Забылась. Утонула. Отдалась. А после смотрела на спящего мужчину. На расслабленный лик и беспорядок волос. Приоткрытые уста.
Когда-то я о таком и не мечтала. Когда-то Маркус был недосягаемой грезой, детской фантазией, наивным желанием. Теперь же я была его невестой. Теперь же я сходила с ума от голоса в сознании. Сидела и хваталась за голову. Раскачивалась в темноте. Постанывала. Вскочила. Ушла в свою обитель. Расхаживала.
Позвонить господину Елейному утром. Да. В первую очередь. Затем вывести на разговор Марка. Даже если накормит ложью, пусть так. Я была на грани нервного срыва. Лучше находиться в неведении, чем рехнуться и чуять иней внутри, узлы, мандраж. Мне все равно. Все равно. Мантра. Пекло в черепной коробке. Краткий взор на стол и выдвижной ящик. Туда, где хранился отцовский дневник. Оторопела. Встала посреди комнаты и медленно устремила глаза.
Дневник. Туда он записывал то, что его беспокоило. Говорил, что выплескивая эмоции на бумагу, он будто смотрел на ситуацию со стороны.