Вырванные листы. Мамино имя рядом с жирным «предателем». Папино помешательство.
Сама не поняла, как дневник очутился в моих руках. Стянула резинку. Открыла. Зачем? Я не знала. Не соображала. Делала. Листала. Вчитывалась. О работе, коллегах, пара строчек о Марке и его таланте. О переживаниях, вызванных отстраненностью мамы.
«…- С ней явно что-то происходит. Я все чаще замечаю безразличие…».
Поморщилась. Гадко и грустно. Его почерк. Мысли человека, которого уже нет. Который сгубил сам себя.
Остатки вырванных страниц. Провела по ним. Что же тут было? Почему он избавился от них? Что-то о маме и предателе. Марке?
Пролистала еще. Несвязный бред. О карточном долге, о каком-то Михаиле. Обо мне.
«…- Она так на нее похожа. Смотрю и вижу Камиллу. У нее ее глаза. Мучительно. Зачем она вообще родилась? Чтобы мучить меня?..».
Всхлипнула. Слезы градом. Моя психика трещала по швам. Выронила дневник. Упал со стуком. Раскрылся на тех самых остатках. Липкий звук. Сквозь заслон из воды увидела, как одна из страниц поднялась. Наклонилась. Дневник жалил. Поморгала, фокусируя взгляд. Разводы и поплывшие чернила. Желтые пятна.
«….- Не прощу! Никогда! Уничтожу выродка! Заставлю свалить в ту дыру, из которой он выполз! Или убью! Никто не в праве посягать на мое. Она моя! Дрянь! Стерва! Я для того столько лет горбатился?! Для того носил на руках?! Чтобы получить нож в спину?! Мне следовало придушить обоих! Прямо там! Сколько раз он драл ее в том вонючем отеле, а потом улыбался мне в лицо?! Сколько?!! Они оба улыбались, наставляя мне рога! Этот ублюдок жрал в моем доме, трогал мою дочь! Брал то, что я давал. Брал мое имя, связи! Будь проклят тот день, когда он переступил порог аудитории и открыл свой поганый рот! Маркус Литвинов. Я смешаю тебя с дерьмом, раздавлю и буду наблюдать за твоими жалкими попытками удержаться на плаву. Отродье…».
***
За окном забрезжил рассвет. Я сидела на кровати, отцовский дневник валялся у ног. Сидела и смотрела на снег, пушистые хлопья, танцующие с ветром. Внутри мрак. Внутри зияла дыра, что выворачивала меня наизнанку. И в ту дыру капал токсин. Привкусом во рту. Солью.
Встала. Направилась в ванную. Умылась. Вернулась в комнату и облачилась в первое, что попалось под руку, чтобы переступить порог нашей спальни, прихватив дневник, который оставила рядом с безмятежным Маркусом, не подозревающим, что было со мной.
Он спал с моей матерью. Отец поймал их. Марк открещивался, утверждал, что папа все не так понял. А как еще то было можно понять? Мужчина и женщина в отеле. После объятий на улице. Папа следил за матерью, подозревая, что жена была ему не верна. И нашел подтверждение. Я судорожно вздохнула.
Перевернулся. Пробормотал что-то. Сняла кольцо с пальца и оставила на дневнике.
Маркус Литвинов. Моя мечта и любовь. Мечта, которую растоптало уродство этого мира. Предатель, спутавший меня с мамой. Утверждающий, что он не тот и что не заслуживает.
Усмехнулась и развернулась. Выход. Коридор. Кабинет. Телефон. Номер. Гудки. Все словно не со мной. Очередной ночной кошмар, из которого не было выхода. У меня ничего не было. Только потребность сбежать. Хотя бы ненадолго.
Женский голос на другом конце. Вежливый и бесчувственный. Напомнил о времени и спросил, было ли дело срочным.
- Да, - першение, дыра расползалась. – Скажите господину Арсению, что его зовет мышка.
Глава пятьдесят первая
Арс забрал меня около дома, когда тело уже сковал холод. Он пробрался в кровь, легкие, в вены.
В какой-то момент я перестала бояться, что за мной могли следить. Что эта женщина могла быть неподалеку. Она узнала номер. Она вполне могла знать, где мы жили. Не так уж и сложно вычислить. Увязаться за Марком или Арсением. Нанси. Если ей были известны такие подробности из его жизни, если она знала то, о чем не ведал даже Литвинов-старший…
Как? Кому он рассказал? Выяснять сие должна была не я, а полиция. Нужно было сознаться сразу. Тогда бы Маркус солгал, для моего спокойствия и своего же блага. Тогда все могло быть по-другому. Некоторых вещей лучше не знать… И тогда бы я не разгадала, из-за кого омрачился последний год существования моей полноценной семьи. Мне бы и в голову не пришло лезть в дневник.
Моя мама и Марк.
Я не могла не думать. Не представлять то, от чего делалось нестерпимо больно. Не из-за ревности, а злости. Злости из-за предательства. Они оба были предателями. Предали папу, поддавшись страсти. А, возможно, полюбили друг друга? И потом Маркус влюбился в меня, ибо я была похожа на госпожу Куц? Он же спутал меня с ней. Говорил, что мама порвала бы его за то, что он начал отношения со мной.