- Раз сказал, значит смогу! - заорал мужчина, лопатки мои ударились о дверь позади. - Попросил же приготовить! Я работаю, черт возьми! Так что имей совесть и приготовь для отца! - он лихорадочно вобрал воздух, пока я тряслась как осенний лист, зажмурился, грубо выругался; распахнул веки вновь лишь долгие мгновения спустя. - Извини, детка, - небритое лицо выражало скорбь. - Папа очень устал и хочет есть. Принеси в спальню. Я все оплачу. Не волнуйся. Ни о чем не волнуйся...
Он скрылся в недрах квартиры, грузно шаркая. Я, поколебавшись, направилась на кухню, стараясь угомонить разбушевавшийся пульс.
После смерти мамы обязанности по дому легли на мои плечи, что я приняла без детских каприз, заботясь об отце по мере сил. Отце, который переменился до неузнаваемости, стал будто другим человеком, превратившись в блеклую тень. Он замкнулся. Часто кричал и выходил из равновесия. Растерял друзей и пристрастился к крепким напиткам. Увы, я не могла ему помочь, поскольку так же стала тенью, но только для родителя. Порой и вовсе забывающего, что он был не один.
Сообразив обед на скорую руку из того, что нашлось в холодильнике, я вместе с подносом заторопилась к отцу. И уже хотела постучать, как уловила его речь.
-... Я же сказал, что все отдам, - шипел он, должно быть, в телефонную трубку. - Хватит звонить... Знаю..., - я приникла ухом к дереву. - Знаю! Послушай, я уже практически разобрался. Дай ещё немного... Козел!
Отпрыгнула и чуть не уронила поднос. Задышала ртом, медлила, не решаясь потревожить. Очи блуждали от предмета к предмету. Пока не зацепились за скомканный лист, торчащий из-под двери. Исписанный отцовским неразборчивым почерком. С ним папа меня и нашел. Успела только развернуть и прочитать имя матери. Рядом с жирным разрывающим бумагу «предателем».
- Дай сюда! - отец вырвал лист из пальцев.
Я попятилась, наткнулась на столик и так и осталась там. Разлинованная страница была разорвана в клочья. Каким то чудом удалось заметить, что ковер позади него был закидан такими же комками.
- Запомни, - обратился ко мне мужчина и нагнулся за едой, оставленной на паркете. - Никогда не бери чужого. Добром то не заканчивается!
Вход закрылся с хлопком, от которого стало дурно. Дурно настолько, что подкосились колени. Слезы душили. Сморгнула их, посмотрела на дверь и ушла. К себе, дабы скрасить досуг очередной книжкой....
***
Я вышла из спальни, на ходу завязывая пояс халата, что надела поверх ночной рубашки. Тело продрогло и требовало порцию чая. Благо чайник, как и заварка, имелись. В одном из шкафчиков, куда их положила Нанси. И покуда пламя грело железные бока, я, побарабанив по бедру в раздумьях, развернулась и воззрилась на стол, чтобы затем направиться к нему и выдвинуть ящик.
Отцовский дневник захрустел, стоило оттянуть резинку и раскрыть. Обнажённые внутренности представляли собой печальное зрелище. Середина было попросту вырвана. Кончики пальцев провели по остаткам. Я закусила губу и свела переплет.
- Дьявол, - покинуло горло с досадой.
Как раз до того, как свет, моргнув напоследок, померк. И только синева горящего газа была маяком.
Я поежилась и выглянула во дворик. Деревья шатало. Раскат грома ударил по барабанным перепонкам, а дождь вкупе со льдом испытывал окна на прочность.
- Чудесно! - выпалила в сердцах и посмотрела на особняк.
Он не был обесточен, о чем говорил освещенный парадный вход, и, когда от стихии загрохотала крыша, я обнаружила, что с радостью бы согласилась переночевать хоть на кухне, но только не в кромешной тьме, что рассеивалась только все ещё работающей конфоркой, под жуткий вой. Который перекрывал все. В том числе и голос по другую сторону, когда я, завернувшись в плед, грела руки о чашку, сжавшись и напевая для отвлечения. Чашку, что была готова стать осколками, когда дверь в мое жилище отворилась.
- Ви? - позвал Маркус и стянул капюшон, наверное, разобрать было делом не простым. - Ты где?
- Здесь, - молвила я, запнувшись, и отставила фарфоровое изделие, удивлённая до крайности. - Что...
Скорее ощутила, чем увидела, как он сделал шаг, но замер, когда страшный треск разнёсся по пространству. Через стены. Нечто свалилось, эхом взорвало ночь и потухло в буре.