- Ви, - его бас тревожил, пускай и в таком состоянии, натянула одеяло туже. – Ви, я принес колокольчик. Оставлю на тумбочке. Если что-то понадобится, позвони. Я рядом, - закусила губу, почуяв исходящее от него тепло, спиной, сквозь толстую преграду. – Ви…
- Хорошо, благодарю, - прохрипела до того, как Марк продолжил. – Спасибо большое, господин.
То было невежливо до крайности, но я была не готова. Не готова тонуть в его глазах и ничего не значащей заботе. Значащей отнюдь не то. Я выбрала не того. А, стало быть, нужно было держаться подальше. Заставить себя разлюбить, подавить. Сделать все, чтобы не думать о нем. Не о том… Всхлипнула, тихо, в кулак.
- Господин? – глас Маркуса походил на шелест. – Ладно. Отдыхай. Не буду докучать. Но я рядом. Только позови.
И он ушел, оставив наедине с последними фразами, что травили хлеще гремучих змей и ангины. Они были прилипчивее Нанси, начавшей кормить чуть ли не с ложки. Уговаривала себя забыть. Уговаривала и засыпала под ритмичное постукивание спиц и клавиш печатной машинки, что разносились по коридору, просачиваясь в щель приоткрытой двери.
Только позови… И ничего не изменится. Я не нуждалась в жалости. Не от него.
***
Сон мой был беспокойным. Забитым образами до отказа. Я убегала. От смеха и сплетен, он невидимого врага, следующего по пятам. Видела маму и не могла догнать. Она отдалялась, не слышала крика. Горло объяло огнем.
- Мама! – рыдала, упав на колени. – Мама! Пожалуйста! Не уходи!
Бесполезно. Меня лихорадило. А вместе с тем кто-то звал. Мое имя откуда-то сверху, отовсюду. Что-то знакомое до боли. Что-то…
Очнулась. Распахнула очи, хватала воздух в потемках. Цеплялась за предплечья удерживающих рук. Грозила порвать рубашку.
- Вика! – его лицо перед моим, в радужке страх или же нет, не разобрать, мозг будто кисель, расплавился в пекле. – Господи, - ладонь на щеках, переместилась на лоб. – О, Боже.
Лопатки уперлись в матрац. Звон. Всплески воды. Провела по чертам, тело не слушалось. И снова подняли. Бормотала бессвязно, отползала.
- Оставьте меня, - дрожащим шепотом, упиралась в грудь.
- Выпей, - замотала головой. – Ну, же, Вика. Выпей, черт возьми!
Горечь во рту, до тошноты. Вода принесла облегчение. Скоротечное. Веки закрывались сами. Осушила стакан. Свалилась на мокрую подушку.
- Я сейчас, - удаляющиеся шаги, быстрые, возвратился, кожу полоснуло холодом. – Все будет хорошо, малыш. Нужно только немного потерпеть, - влажным следом по скулам, шее, ключицам, ногами откинула одеяло, так жарко; полотенце замерло на миг и поползло дальше, орошая. – Завтра, - Маркус резко вдохнул, - будет лучше. Я обещаю, - прохладой по верхушкам грудей, по рукам. – Давай… Давай, укрою.
- Нет, - я заметалась. – Не надо. Жарко. Мне так жарко.
Он молчал. Опять ушел, вернувшись, сел рядом, поместил полотенце на лоб. Приподнял, заменил подушку.
- Вижу, - край сорочки пополз вниз, взбрыкнула ногами. – Господи, детка, лежи смирно.
- Прекратите, - поерзала. – Прекратите называть меня так. Я не ребенок!
Раскаленным хлыстом по гландам. Закашлялась.
- Ох, это я тоже вижу, - низким рычанием. – Вика… Черт. Я и не считаю тебя ребенком, - поправил одежду, вдавил мои руки в хлопок белья, я выгнулась. – Да я тобой восхищаюсь. И надеюсь, ты не вспомнишь, что я несу.
- Уходите, - глаза закатились. – Оставьте меня.
- Нет, - властным и твердым как камень припечатало. – Если будет нужно, всю ночь продежурю. У тебя очень высокая температура. Я никуда не уйду. И не проси.
Вырывалась, отталкивала. Не помогло. Затихла в итоге. Он надо мной. Полотенце скатилось.
- Тише, дорогая, - шепот его шевельнул ресницы. – Поспи. Только больше без кошмаров. Ты так кричала. Я думал, дверь снесу.
Не совсем понимала, о чем он. Все еще жарко. Душно. Выгибалась безвольно. Ноги искали прохладу в простыне.
- Ви, - Марк громко сглотнул. – Господи, прости меня. Это я виноват. Нужно было послушать и, - его пальцы разжались, невесомо провели по рукам над головой. – Нет, - прижался лбом к моему.
- Заболеете, - хоть одна здравая мысль посетила разум. – Не надо…
- Молчи, - потерся. – Спи, малыш. И не вспоминай. Ради Бога. Потому что я уже сам себя понять не могу, - поцелуем на щеку, я сошла с ума и точно бредила. – Что же это такое? Каждый раз, когда вижу… Жду, - вторым. – Зря ты вчера это сделала. Я вовсе не тот. Не достоин. Но как мне теперь это выкинуть? Как забыть? А, главное, почему? За что? Твоя реакция на меня утром. Ты даже не представляешь, - отстранился, полотенцем смочил мое лицо. – Похоже, я болен не хуже. Только уже патологией, если позволяю хотя бы на миг… Позволяю себе то, что ощущаю сейчас, - смысл достигал как через вату, я почти засыпала, почти. – Тебе лучше не знать, о чем я думаю. Прямо сейчас. А, может, и стоит. Чтобы держалась подальше, - усмехнулся. – И тогда я точно сопьюсь, - глухой стон, за тридевять земель. – Да чем я вообще мог тебе приглянуться? Неудачник и только. А вот Чернов другое дело, - еще один. – Господи, что я творю? – придавило одеялом. – Спи, детка. Я поклялся тебя уберечь. Значит, так оно и будет. Даже если то буду я сам.