— Еще чего! – грозно бахает по столу уже изрядно подвыпивший Анатолий Николаевич. - Чтоб мой сын за мамкиной юбкой прятался?
— Толя, это ты на что сейчас, дорогой, намекаешь? - взвивается кума, раздраженно смахнув со лба пшеничный локон, выбившийся из пышной укладки.
— Правда, ты че несешь-то, совсем уже что ли? - набрасывается следом Любовь Геннадьевна.
— Да ни на что я не намекаю! – возмущенно открещивается Анатолий Николаевич. - Намеки еще какие-то выдумали. Я если говорю что-то, так прямо, без ужимок!
— Ну, так говори, – продолжает напирать кума.
— Да угомонись ты, Верка, с чего бы я на Олежку бочку гнал? Хоть бы постыдилась! - не выдержав, гневно парирует мужчина.
— Ладно, разбушевался тоже, - немного смутившись, примирительно произносит она. – Просто ты так сказал…
— Ну, ляпнул с дуру, что теперь? - перебивает он ее.
— А у тебя вечно – с дуру ляпаешь, а потом люди не знают, что думать, - ворчит Любовь Геннадьевна.
— Да ну вас, на хер! - отмахивается Анатолий Николаевич и наполняет бокалы коньяком. – Давайте, лучше выпьем.
— Вот! У тебя одна только забота, а что там с сыном будет - до фонаря, - резюмирует Шувалова и с тяжелом вздохом делает глоток коньяка. Муж и подруга заговорчески переглянувшись, едва сдерживают улыбки.
— Мне, как раз-таки, не до фонаря, - поморщившись, закусывает Анатолий Николаевич коньяк лимоном. - Сейчас в стране бардачище: ни работы, ни денег, так что пусть лучше в армию идет. Всё хоть при деле будет, а то либо сопьется, либо залезет куда-нибудь не туда.
— Он что, по-твоему, совсем дурак? – возмущенно отзывается Любовь Геннадьевна, попутно отвечая кивком на чей-то вопрос с другого конца стола.
— Не дурак, но дурень еще тот, - заключает супруг, вызывая у жены приступ праведного негодования. Что это еще за сомнительный эвфемизм в адрес ненаглядного ребенка?
— Хорошего же ты мнения о сыне, - хмыкает меж тем Вера Эдуардовна, смакуя канапе с оливками и сыром.
— Да все дурни в восемнадцать лет. Наш вон, лучше что ли? - присоединяется к беседе муж Веры Эдуардовны – Александр Степанович.
— Да это понятно, Санёк, все чудят. Разница в том, что ваш – хитрожопый засранец, котелок у него варит дай бог. А наш – простой, как сибирский валенок, поэтому пусть служит. Там дисциплина, порядок и харчи дармовый. Два года пролетят, не заметит, зато повзрослеет чуток, перебесится, мозги на место встанут, - подытоживает Анатолий Николаевич.
— О, как! Поняла, кума, у него, оказывается, все просчитано, - усмехается Любовь Геннадьевна, ткнув подругу под бочок.
— Не говори, - смеется Вера Эдуардовна. – Я в шоке, Люба, сын-то у меня хитрожопый засранец.
— А что? Не так что ли? - уточняет Александр Степанович. – Он у тебя без мыла везде пролезет.
— Что значит «у тебя»? - возмущенно взлетает бровь Веры Эдуардовны.
— Ну, так твоя порода, - хмыкает ее супруг.
И словно в подтверждение его слов дверь открывается, и на пороге появляется высокий, светловолосый парень с белозубой улыбкой матери и глазами такого же удивительного лазурного цвета, что не оставляет сомнений, чей это отпрыск.
— О, явился красавЕц наш! – воскликнув, расплывается Любовь Геннадьевна в довольной улыбке при виде крестника.
КрасавЕц меж тем, быстро оглянувшись, оценивает обстановку и махает кому-то за спиной, указывая на свободные места за столом. В гостиную входят вызывающе – одетая девица и два парня.
Тощий шатен со взъерошенными волосами, не успев сесть за стол, тут же наваливает себе полную тарелку салата и принимается энергично жевать, не обращая ни на кого внимания, брюнет же напротив - медлительный, даже заторможенный. Кое-как усевшись, он откидывается на спинку стула и, закрыв глаза, будто отключается. Размалеванная девица начинает суетится вокруг него, что-то говоря, но он, даже не шелохнувшись, продолжает сидеть, приоткрыв рот.
От созерцания столь странной картины у хозяев дома и их друзей вытягиваются лица.
— А это что за… чудики с ним? – озвучивает Александр Степанович общую мысль, переведя на жену недоуменный взгляд.