— Любовь Геннадьевна, - уже в прихожей одетая и обутая, осторожно и неловко начинает она, — у меня еще одна просьба…
— Какая?
— Вы можете не рассказывать Боре о нашей договоренности и о том, что это я принесла щенка? Просто Маша ему обещала, что сама этим займется и… В общем, он будет расстроен, - сказав все это, Алёнке хочется зажмуриться, особенно, когда тонкая бровь Любовь Геннадьевны недоуменно взлетает вверх. Глазкова ждет, что сейчас на нее посыплется град вопросов, но вместо этого Любовь Геннадьевна просто пожимает плечами и коротко соглашается. От неожиданности у Алёнки даже открывается рот.
— Любовь Геннадьевна, вы - чудо, спасибо! - не скрывая своего облегчения, снова благодарит она и, предупредив, что забежит после праздников, спешит попрощаться с Джимом и Анатолием Николаевичем, обустраивающим место для щенка в гараже.
Убедившись, что Джиму будет тепло и просторно, а главное, что он подружился с Гретой, Алёнка со спокойно душой, чуть ли не вприпрыжку мчится домой, не подозревая, что хозяева дома наблюдают за ней из окна.
— Ну, что? - спрашивает Анатолий Николаевич, забрав у жены кружку с кофе и одним глотком осушив ее.
— Не знаю, посмотрим, - вздыхает Любовь Геннадьевна. - Хорошая девчонка, мне понравилась. Вот в таких надо влюбляться, а не во всяких прошмандовок. Но у нас что у папы, что у сына ни вкуса, ни мозгов.
— Ой, вот только не начинай, - поморщившись, спешит Анатолий Николаевич отойти от греха подальше.
— Да теперь уж, конечно, чего начинать, - иронизирует Любовь Геннадьевна и снова вздыхает. — А ведь я ему говорила, дураку…
16
-16-
Спустя полгода…
— Шува, идешь в кубрик или опять будешь с видом философа на закат залипать?
— Да ты че, ему же Машутка написала, он теперь до утра с места не сойдет, пока наизусть письмо не выучит.
Пацаны начинают ржать и стебать его по-дружески, но Борьке хоть бы хны. Показав средний палец, улыбается счастливо, как дурак, не в силах сдерживать радость.
Да и чего ее сдерживать? Все ведь всё прекрасно понимают.
Что ни говори, а ребята у него в экипаже мировые. Есть, конечно, парочка придурков из гадливых, но Борька быстро их утихомирил еще в начале. А уж за полгода и вовсе заимел такой авторитет, что с ним предпочитали лишний раз не бодаться. Знали, вмажет только так, и хоть гауптвахта ему, хоть трава не расти. Впрочем, большая часть сослуживцев была адекватной, берега не путала. И без того проблем хватало, чтоб ещё грызней заниматься. То болезнь морская схватит, то шторм нагрянет, то продует, то одежда вымокнет, то ещё какая-нибудь дрянь.
Адаптация и акклиматизация у многих проходила тяжело, со скрипом, некоторых даже спустя полгода нет-нет, да прихватывало. Борьке в этом плане несказанно повезло: пока почти весь экипаж новобранцев выворачивало наизнанку, он наслаждался морем, видом на заснеженные верхушки гор, и чего уж греха таить, своим прекрасным самочувствием. На фоне сине-зелёных бедолаг-сослуживцев оно казалось особенно прекрасным, и Борька не уставал благодарить свой организм за стойкость и умение быстро приспосабливаться.
Это умение отметил и офицерский состав, как и Борькину боевую подготовку, и успехи в учебе. Уже сейчас Шувалова звали служить по контракту после армии, и надо признать, идея очень прельщала.
Нравилась Борьке служба на корабле. И море как-то сразу полюбилось, и с пацанами было весело, и в целом интересно. Пожалуй, он мог бы стать военным, если бы не одно «но». Весомое такое, перечёркивающее все на свете. Имя ему было, конечно же, «Маша». Его Манюша, Машенька, Машутка…
С каждым днём тоска по ней становилась все нестерпимей. Несмотря на то, что ее искромётные письма скрашивали его пребывание в армии, они же делали его невыносимым.
Борька хотел к ней, рвался всем своим существом. За последние полгода он узнал о ней столько всего нового, с таких сторон она ему открылась и открыла его самого, что, порой, он сидел и не понимал, как они вообще раньше обходились только сексом и поверхностными шутками. А по всему выходило, большего-то между ними и не было. Либо в Машкиных проблемах утопали, либо выясняли отношения. Опять же из-за Машкиной неуверенность: то заревнует она, то начнёт извечное нытьё, что он ее не любит, то обидится с ничего.