Похоже, тетя Люба сегодня опять из неё навьюченного верблюда сделает. Малины со смородиной просто завались, не говоря уж про ранетки с вишней. Хотя дотащить пару ведер с рюкзаком - не сложно, на крайний случай можно Лёшку с Мишкой вызвать, главное, чтобы тетя Люба заготовки делать не припрягла, а то с неё станется.
С близкими Любовь Геннадьевна не церемонилась: как одаривала щедро, так могла и припрячь по полной программе. Не то, чтобы Алёна была против, просто возня с банками навевала скуку, единственное, что спасало - разговоры с Любовь Геннадьевной.
Глазкова обожала их посиделки, наполненные юмором, теплом и той степенью откровенности, какая бывает только у близких людей. Как они к ней пришли, Алёнка и сама недоумевает.
Кажется, вот ещё совсем недавно боялась даже лишнее слово сказать. Каждый ее визит в дом Шуваловых был настоящим испытанием. Любовь Геннадьевна всегда так смотрела, будто насквозь видела, а уж эти ее вопросы, вгоняющие Алёнку в ступор, и вовсе заставляли изрядно понервничать.
Врать ужас, как не хотелось, но и правду сказать было страшновато, вот и приходилось крутиться ужом на раскаленной сковороде.
Поначалу Алёнка старалась в гостях долго не задерживаться. Поздоровавшись, сразу же сбегала к Джиму с Гретой. Но Любовь Геннадьевна быстро просекла ее тактику и стала настойчиво зазывать на чай. Деваться было некуда и Алёнка, боясь, обидеть, на свой страх и риск соглашалась.
Как ни странно, несмотря на неудобные расспросы, беседа с Любовь Геннадьевной была оживленной и интересной, и как-то постепенно, потихонечку - помаленечку превратилась в дружескую.
Подозрительные вопросы ушли, Аленка перестала бояться, расслабилась, а вскоре и вовсе почувствовала себя в доме Шуваловых свободно и легко. Шутила с Анатолием Николаевичем, помогала Любовь Геннадьевне, те в свою очередь в долгу не оставались - баловали ее в меру своих сил и возможностей. Вот и сегодня Любовь Геннадьевна только из-за Алёнки провела все утро у плиты.
Глазкову такая забота и внимание трогали до глубины души, и в то же время стыдили. Несмотря на то, что она искренне полюбила Борькиных родителей, все же не могла не признать, что сблизилась с ними отнюдь не по доброте душевной, а преследуя вполне себе конкретную цель.
Эту цель она смущалась озвучить даже самой себе, так как попахивала она, по Аленкиному мнению, чем-то нездоровым. Но, как ни старалась Глазкова, ничего не могла с собой поделать. Мало ей вдруг стало, катастрофически мало Борькиных писем. И что самое парадоксальное, чем больше он ей открывался, чем больше она про него узнавала, тем больше ей его надо было.
Порой, Глазкова ловила себя на таких странных вещах, что становилось совсем уж неловко, как например, сейчас. Вместо того, чтобы надеть чистую Борькину футболку, которую Любовь Геннадьевна специально положила для неё вместо халата, Аленка зарывается в неё носом и жадно дышит, надеясь в нитях постиранного хлопка отыскать хотя бы капельку, чудом затерявшегося, Борькиного запаха. Но увы, проклятый Тайд не оставляет шансов.
Разочарованно повздыхав, Аленка идёт на кухню. Любимые чебуречки — это, конечно, не Борька, но и их не стоит недооценивать.
Уже после первого настроение у Аленки стремительно ползёт вверх. Она весело щебечет, рассказывая про подготовку к конкурсу, Любовь Геннадьевна с интересом ее слушает, а потом вдруг огорошивает:
— А как там Машка поживает? Что-то ни слуху ни духу от неё.
Алёнка, поперхнувшись чаем, заходиться надсадным кашлем, но тяжелая ладонь тети Любы быстро приводит в чувство, а приподнятая в ожидании бровь не позволяет уйти от ответа.
— Э… Да все хорошо, - растерянно бормочет Алёнка, утирая выступившие слёзы и зачем-то добавляет. — Привет вам передаёт.
— Ну, надо же, какая молодец, не злопамятная. А то я же ее вот отчихвостила и в хвост, и в гриву, когда увидела с новым хахалем, - насмешничает Любовь Геннадьевна, сверля Алёнку требовательным взглядом.
Что сказать? Занавес.
Алёнка тяжело сглатывает, чувствуя, как кожа покрывается красными пятнами, а внутри все начинает дрожать. Поднять взгляд страшно до ужаса.