Вот только что? Вроде бы в прошлом письме ничего такого особенного не писала. Может, кто-то ему что-то рассказал? Однако, эти вопросы отходят на второй план, как только она приступает к последней части письма, в которой Борька откровенно и во всех подробностях рассказывает ей о том, как скучает.
Пожалуй, никогда еще Алёнке не было так неловко, хотя скромницей и ханжой она себя не считала. Видела и порно, и что уж греха таить, изучала свое тело, да и с подружками в Омске часто говорили на тему секса, а уж в Доме Творчества девчонки вообще не стеснялись делиться подробностями своей интимной жизни, у некоторых она была довольно бурной. Но все это оказалось ничем на фоне пошлого Борькиного «хочу вылизать тебя» и грубоватого «адский стояк каждую ночь при мысли о тебе».
Шувалов откровенно описывал, как он хочет, и что с ней сделает, когда вернётся, и Алёнка не знала, как реагировать. С одной стороны, его желания вызывали в ней жар и волнение, а с другой - ревность, ибо хотел он вовсе не ее, а свою «хрупкую», тощую Машку.
Она была объектом его сексуальных фантазий, ей он посвящал свои мысли и желания, а Алёнка, читая их, чувствовала себя так, будто подсматривает в замочную скважину. Это было противно и больно.
Не так она представляла их с Борькой отношения. И хотя объективно понимала, что это нормально вести со своей девушкой такого рода переписку, все равно не могла себя пересилить. Гордость не позволяла.
Как и всякая девчонка она думала о своём первом разе, представляла, фантазировала...
В этих фантазиях не было лепестков роз, шелковых простыней, свечей и прочей сахарной чуши.
С недавних пор там был просто Шувалов, но Шувалов, у которого «адский стояк» был на неё - на Алёну, совсем не хрупкую, не худенькую и вообще ни разу не блондинку.
Так и только так Глазкова готова была разделить с ним какой бы то ни было сексуальный опыт. И никаких уступок она в этом делать не собиралась даже из страха, что Шувалов узнает правду.
В конце концов, она себя не на помойке нашла, чтобы подыгрывать парню, в которого влюблена, когда он хочет совершенно другую девушку.
— Прости, Боря, но секс по переписке отменяется. Придется тебе, дорогой, пересмотреть свои вкусы, либо…
Об этом Аленка даже думать не хочет, да и сейчас куда важнее сочинить очередную байку, почему Машка вдруг решила практиковать воздержание.
Сложно, но не невозможно. Этим Аленка и занялась.
19
-19-
Год спустя…
Наверное, каждый так или иначе с особым чувством ждёт своего восемнадцатилетия. У Алёнки были аж целых две причины: собственно, само совершеннолетие и возвращение Борьки. То, что обе выпали на один день виделось ей не иначе, как знаком судьбы. Причем, несмотря на все нюансы и более, чем справедливые опасения, знаком хорошим.
Нет, она не ждала, что Борька придет в восторг от перемен в своей жизни или воспримет их спокойно. За полтора года переписки Алёна в достаточной мере изучила Шувалова, и не сомневалась, бури не миновать. Все ее заботы на данный момент сводились банально к тому, чтобы понравиться Шувалову внешне.
То, что с ней гораздо интереснее, чем с Машкой, Глазкова давно поняла из Борькиных же слов. Шувалов часто задавался вопросом, почему раньше у них все было иначе. Это тешило Алёнкино самолюбие и дарило надежду, что однажды, когда обида и гнев утихнут, Борька вспомнит, как ему было хорошо с ней все эти полтора года, и даст их отношениям шанс. Сейчас же главное, чтобы симпатия, завязанная на их общении, совпала с визуальной, ну, и, конечно, чтобы перестала ассоциироваться с Машкой.
В идеале, Алёнке по-девчоночьи хотелось, чтобы Шувалов увидел ее и, как в кино, застыл с открытым ртом, забыв, не то, что про Машку, а обо всем на свете, но Глазкова, посмеиваясь над собой, объективно понимала, что «кинА», скорее всего, не будет.
Так-то оно так, но все же присущий ей здравый смысл был бессилен перед оптимизмом первой влюбленности, приправленной щедрой порцией девичьих грез.
Все утро Алёнка стояла возле зеркала и никак не могла определиться с прической, и макияжем, хотя ещё два месяца назад распланировала и отрепетировала каждую деталь сегодняшнего дня. Но сейчас, глядя на себя такую нарядную в этом белом коротеньком платье с тоненькими лямочками, в серебристых босоножках и с уложенными в крупные локоны, волосами, Аленка едва не впадает в истерику.