Потом к нам придолбался какой-то русский. Довольно-таки здоровый, с лицом боксера. Он узнал, что мы поляки, и начал чуть ли не нижнее белье на себе рвать: да как это можно быть поляком и поддерживать Украину. Ведь украинцы, чуть ли не заливался он слезами, детишек, матерей убивают, людей живьем палят. А мы, поляки…
Тут можно было только лишь культурненько, с улыбочкой, вежливо отступить. Мы возвращались по темной, деревянно-каменной Липавой, где от моря тянуло холодом и каким-то – что ни говори – отсутствием оседлости.
Так, возможно, именно потому так мало о Латвии книг, написанных зарубежными путешественниками или журналистами. Про Эстонию есть, про Литву – имеются, а вот про Латвию – мало.
А если даже и есть, то очень часто они странные. Как, например, книга техасского христианского преподавателя, который приехал сюда по какому-то контракту учить латышей английскому языку. Жена с ним в Техасе, писал он, прощалась так, словно бы он к белым медведям отправлялся, сам он будто на чужую планету сюда летел, удивляясь, что пенсионеры не меняют гардероб так часто, как в Штатах, и что иногда от них пованивает… Он расспрашивал об этом у знакомых латышей. В этой книжке он сам выглядит очень честным пердуном, и, похоже, что по данному вопросу, он переживал неподдельное изумление. И что во всем этом не было какого-либо следа злой воли. Ему отвечали, что народ беден, а стиральные порошки дорогие, опять же, у них мало рубашек и брюк, так что часто случается, что когда одежда сушится, то не в чем и выйти, автор же все это записывал и описывал. Впрочем, вполне возможно, что с точки зрения техасца такие вопросы и не глупые. Возможно, они не столь глупые, как мои: о том, что самое латышское на свете. Вполне возможно, вот я задаю глупые вопросы, а потом удивляюсь, что мне люди рассказывают глупости.
Валга / Валка
Я ехал в город, разделенный наполовину латышско-эстонской границей. В лаьышской стороны он назывался Валка, по-эстонски – Валга.
Автобус выезжал из Риги. Мы ехали через зеленые плоские пространства и сосновые леса. Где-то в глубине этих лесов съехали в бывший рабочий поселок. Я знал, если не считать прибалтийских стран, повсюду в бывшем СССР, это было бы ужасное место. Здесь все выглядело даже ничего. Из автобуса сошла какая-то патологическая парочка, которая всю дорогу ссорилась. Мужик подталкивал женщину. Когда я сказал ему, чтобы он от женщины отъебался, они насели на меня оба. Откуда-то я знал, что они высаживаются, перед тем, как сам отозвался, но глупо было бы не сказать чего-нибудь. И они вышли на том конце света, который в Латвии выглядел даже ничего, а автобус поехал дальше.
В Валке стояла ночь, и, похоже, нечто вроде предвкушения полярной ночи. Как-то светловато, несмотря на полночь, хотя сама полночь уже и минула. Обе части города – и латышская, и эстонская – были безжизненны, только под супермаркетом с эстонской стороне еще стояли у машин русские ребята. У машин были латышские и эстонские номера. Русские, как сами заявляли, видели эту границу в заднице. Имеется Шенген, значит, все как в СССР. Валга, Валка – все равно, говорили. Один хрен. Но между собой как-то грызлись. Мол, один, вроде как, "эстонец", а другой – "латыш". А потом они разъехались и пошли по своим домам. Одни на эстонскую, другие – на латышскую сторону.
Я ходил по пустому городу и сравнивал эстонскость с латышскостью, только все могло быть и обманчивым. Часть города на латышской стороне была совковатой и модернистской, а так, что с эстонской, постарше. Пустота по обеим сторонам в этом трупном, ненадежном свете немного пугала, так что я вернулся в хостел. На ступенях сидели странно перепуганные чехи, выглядящие так, словно только что убежали от какого-то убийцы, который держал их в дровяном сарае или в подвале. Одежки у них были несколько в беспорядке, а глаза стеклянистые и пустые. Они сидели и пялились в пространство. Онемев. Понятия не имею, откуда мне было известно, что они чехи. Но иногда можно и не сомневаться, - размышлял я. Со мной уже несколько раз случалось, что по лицу во мне узнавали поляка. Ничего тут не поделаешь, - думал я.
Я спросил у них на языке, который сам считал чешским, "вшехно ли в поржаадку", а они поглядели на меня этими своими пустыми глазами и сказали "хей". И тогда до меня дошло, что они, во-первых, словаки, а во-вторых, что они вусмерть укуренные.
На второй день, как Валга, так и Валка особо оживленными не были. Что тут делать? На Кеску, в центре эстонской Валги, стояли красивые деревянные, окрашенные домики, вот только на их первых этажах все заведения как повымело. Я не знал, то ли все хором обанкротились, то ли все готовились к какому-то серьезному ремонту. Выглядело все это довольно апокалиптически, а ту езе по улицам ходил сумасшедший и что-то орал по-эстонски.