Выбрать главу

Дорогам здесь можно было довериться. Просто было известно, что под колеса никакая яма не выскочит. И не потому, что в дороги вкладывали большие бабки. Бабок здесь не было видно, а только толк и организованность. Если на дороге образовывались ямы, их временно засыпали песком и уплотняли. Кто-то чувствовал себя ответственным. Кто-то заботился. И было ясно, что это впечатано в социальные инстинкты.

Я ездил по пограничью, и иногда передо мной мелькала Россия: за озером, за речкой. По радио русскоязычные эстонцы рассказывали о качестве городов Эстонии. Какая-то специалистка по урбанистическому пространству говорила о необходимости снижения уровня бордюров – для того, чтобы на них могли въезжать велосипедисты на и люди на колясках. Она говорила, что "в нашем климате" у людей сложилась тенденция к интровертности, только ее необходимо преодолевать и интересоваться тем, чем живет локальное общество. На передачу позвонил какой-то тип и сообщил, что он интересуется. Благодаря этому, он знает, например, что в Валке, на латышской стороне, бензин дешевле на десять центов за литр, и что он туда ездит, потому что выгодно.

А потом внезапно началось пространство, которое перестало походить на Германию или Скандинавию, а началась Россия. В приморском Силламяэ модернистские дома были красивыми, но до боли советскими. Перед ними сидели гопники с пивом. Эстонский геральдический лев на вывеске полицейского участка выглядел здесь символом совершенно иного мира. Сюда больше подошла бы советская "капуста": головка планеты Земля, обрамленная листьями и увенчанная звездочкой. А лев выглядел каким-то символом оккупации чем-то чужим.

Под Нарвой я остановился в пансионате, стоящем на берегу моря, среди сосен. Хозяйкой была русская. Она плакала над тем, что все портится. Что когда-то во всей Эстонии можно было договориться по-русски, а сейчас в дурацкий Тарту поедешь – и никто не хочет. Ее дети уже разговаривают, вот только сама где должна учить этот чудаческий язык. Но вот вы сам, скажите, к примеру Кохтла-Ярве, странно ведь звучит, правда?

- Кохтла-Ярве, - произнес я.

- А с чем ассоциируется?

- С котлом, - сказал я.

Хозяйка махнула рукой.

- Раньше, - рассказывает она, - из Питера на каникулы и в отпуск люди приезжали, а теперь все боятся, что начнется какая-нибудь война, и они останутся здесь, на враждебной стороне. Хотя, - смеется женщина, - Россию я через окно вижу.

- Ну а приветствовали бы? – спросил я. – Если бы они пришли?

Женщина вздохнула и тревожно глянула на меня.

- Лучше всего, - сказала она, если бы все осталось, как оно есть. Нам здесь плохо не живется, я же не дура, знаю, как живется там, по той стороне. А мы что, не люди? Разве мы не имеем права быть тут, у себя? Говорить по-своему? А этот Запад такой несправедливый! Все плачутся, что Путин Помогает Донбассу – а сам Запад на беженцев такие деньги тратит! В Эстонии безработные по сотне евро получают, а вот на беженцев, вроде как, по четыреста идет! Ну а в Донбассе, что, собаки живут? Не люди разве? А НАТО станет у нас тут маневры устраивать. Прямо под носом. Прямо сердце разрывается.

В Нарве я стоял на набережной и глядел на Ивангород по другой стороне. Если Тарту и его окрестности были последним сплоченным бастионом Немеции на Востоке, то Нарва и ее окрестности были здесь последним бастионом Советии. Советские дома и церковь с коричневыми куполами, выглядящими будто колония гигантских боровиков. И, говоря по чести, Нарва вызывала впечатление брошенной Эстонией. Как будто бы сюда не было выгодно вкладывать средства. Как будто они знали, что этот город обречен на потери. Никаких эффектных инвестиций здесь не было видно. Даже центров торговли и развлечений. По сравнению с Тарту Нарва была словно чужая страна. Еще не Россия, но и не до конца Эстония. И не только лишь по причине цивилизационного скелета города, но и по причине цивилизационного налета.

Я встретился с Сергеем Степановым, местным журналистом. Он говорил, что и в самом деле, когда-то инвестиций здесь не было, сейчас, к счастью, немного появилось.

- А каковы, - спросил я, - настроения среди населения? Путин выигрывает информационную войну?