С другой, словацкой, стороны, в Комарно, размещается закрытый город. Чтобы попасть в него, необходимо пройти в ворота. Ворота незаметные, их легко пропустить. Но если войдешь – срыв башки!
Это называется площадью Европы. Ее открыли с битьем в евролитавры и визитом президентов Словакии и Венгрии в 2000 году. Площадь должна была выражать тоску пост-социалистических Словакии с Венгрией, застроенных крупнопанельными домами, по "истинной, старой Европе".
Стоящие там дома должны представлять стиль многих европейских стран и регионов, так что они, вроде как, и представляют, но как-то неуклюже. И всех сразу. Это, скорее, символ неумения выстроить себе Европу, чем истинной ее постройки. Какое-то громадное место поклонения культу грузов. Сами же дома выглядят немного так, словно их возвели на основании детских рисунков.
На площадке стоят памятники венгерским королям. Король Бела III выглядит так, словно сошел с ума. А буквы на посиаменте памятника королю Людовику словно бы радостно пляшут.
В Комарно родилась Эва. Эва – словацкая венгерка. Ребенком она глядела на другой, венгерский берег, но – как сама рассказывала – ничего особенно не чувствовала. Там были венгры, и все разговаривали по-венгерски. Здесь, вроде как, была Словакия, но все, которых она знала, разговаривали по-венгерски. Лишь позднее начала она понимать сложную натуру этого странного соотношения собственной этничности со своей национальностью. Иногда они купались в Дунаею Плавали до отмелей, которые появлялись в реке. Тогда пограничники ругали их.
Впоследствии она работала в Комароме, по другой стороне реки. Но люди, рассказывала Эва, были какие-то другие. Несколько странные. Как будто бы замкнутые. Не то, чтобы особенно, но как-то так. Во всяком случае, сейчас Комарно и Комаром – это вроде как один город, но она на венгерскую сторону, скорее, не ездит. Разве что иногда, за покупками.
Один ее ребенок учится в Будапеште, второй – в Братиславе.
Чаще всего рассказываемая история, которую я слышал от словацких венгров, когда я расспрашивал о памяти краткого венгерского возврата на эти земли перед Второй Мировой войной, сразу же после Первого венского арбитража, звучала так: в такси в Кошицах, которые снова сделались Кассой, садится венгерский офицер. Таксист, словацкий венгр, говорит: "Как это здорово, что могу вас, венгерского офицера, везти! Мы столько времени вас ждали!".
Офицер же разворачивается и дает таксисту в зубы. Вся штука была в том, что водитель, воспитанный в республиканском, демократическом чехословацком государстве, обратился к нему, офицеру, без соблюдения соответствующей формы, которая продолжала действовать в милитаристской, аристократической Венгрии.
После венского арбитража с территорий, которые перешли под власть Будапешта, вывезли около ста тысяч словаков и чехов. Качество жизни резко упало: Чехословакия была, как на условия Центральной Европы, современным государством, здесь действовали социальные программы. Так же было и в занятой Польше Тешинской области, которая теперь была отрезана от традиционной экономической базы, так что безработица скакнула вверх. А определяемые как "переходные" проблемы на землях, занятых Венгрией и Польшей смягчить должна была гипернационалистическая пропаганда: "Тешинская область наша! Бабки наши!".
Остжихом – Эстергом
В Штурове стоял памятник битвы под Парканами. Потому что традиционно Штурово называлось Парканы. Ну, то есть, традиционно местечко называлось Кокот, что означает "петух", но вот сейчас, и тут ничего не поделать, слово "кокот" ассоциируется с мужским членом. С 1948 года, в честь Людовита Штура, одного из кодификаторов словацкого языка, его стали называть Штуров. Но в историю местечко попало под именем Парканы, так что на цоколе памятника стоял Ян III Собеский, парканский победитель. У его ног валялись турецкие бунчуки. Вообще-то, под Парканами произошли две битвы. В первой Собеского, который пренебрег побитыми под Веной турками, те застали врасплох и, удирая, он сам чуть не погиб. И в течение какого-то времени все так и считали, дело в том, что на поле битвы было найдено тело поморского воеводы Владислава Денхоффа, человека полного, весьма похожего на короля. Только лишь на следующий день взбешенный Собеский отомстил: он атаковал турецкий форт в Парканах, а мост, соединяющий его с лежащим на другом берегу Эстергомом, обстрелял из пушек. От погрома спаслась всего лишь неполная тысяча турок, убегавших от союзников.