Мой венгерский знакомый, журналист Золтан, говорил мне, что для венгров все это, все их варварское прошлое, на фоне Европы ничем исключительным не представляется. Ведь каждый, говорил Золтан, откуда-то пришел. Сначала греки, потом латиняне, затем кельты с германцами, да и славяне тоже.
- Вы – точно такие же пришельцы, как и мы. Если вы считаете нас приблудами, так вы сами тоже приблуды. Разница между нами такова, что мы помним свое прибытие в Европу, а вы – нет.
- Индоевропейскость? – пожимал плечами Золтан. – Эстонцы, финны, ба, баски – они ведь тоже не индоевропейцы. Помимо того, у нас имеется куча индоевропейских слов, только под формой венгерского языка это не чувствуется. Например, "полиция". На первый взгляд, для всякого, кто не является венгром, это какая-то ужасная трагедия и абсолютная, варварская экзотика – Rendörség. А ведь это слово "rendör" имеет тот же корень что славянский "ряд", "порядок". Власть, короче. Или utca – улица. Fold – поле, как немецкое Feld или английское field. У венгров все меньше уже остается от неиндоевропейских смыслов, от варварства только крошки.
Впрочем, - делал он заключение, - все индоевропейцы пришли из своего urheimat, который размещался там же, где и угрский – в Евразии. И не так далеко один от другого. Так что мы из одних и тех же сторон, come on. Что же касается наездов? А славяне, что, прошу покорно, наездов не устраивали? А в VI веке кто под Константинополь подходил, кто распространился, словно сорняки, от Гамбурга до Пелопоннеса?
Мохач
Ратуша была какой-то такой… с мавританским оттенком, что могло казаться странным в этом месте величайшего в истории поражения венгров в войне с турками. Одной из величайших национальных травм, после получения которой самый центр Венгрии попал под турецкое владычество. А может она мне только казалось мавританской. Купола на базилике напоминали те, что были на Айя Софии. Или на мечети. Или только у меня возникали подобные ассоциации. Но вот сам центр Мохача выглядел ужасно: нечто вроде местечковой Словакии или Польши в самом гадком издании. Дешевая реставрация, дешевая тротуарная плитка. Полицейские обедали в китайской кафешке на главной улице и не выглядели чрезмерно удовлетворенными. В центре стоял король Людовик Ягеллонец, тот самый, что пал в битве. А точнее – в ходе бегства. Так что не до конца известно, кто его убил: то ли турки, то ли свои. Король был выполнен из жести. Он был высокий, словно Дон Кихот, глаза же были закрыты, словно на посмертной маске.
То самое место, на котором состоялась битва, и где сейчас находится центр памяти, лежит довольно-таки прилично за городом. В кассе сидел перекисный блондин в ярко-красной блузе "Адидас". Я купил билет. Прочитал огромную надпись, из которой следовало, что именно разгром под Мохачем является причиной всех венгерских проблем, задержки в отношении Запада и вообще. То были длинная литания жалоб плачей.
Само место памяти выглядело довольно ужасно. Из земли торчали трагически выглядящие конские головы. Выглядели они так, словно ржали, обращаясь к небу. Повсюду торчали столбы, напоминающие традиционные мадьярские степные надгробья. Некоторые из них были вырезаны в форме человека. Например, лупающего глазами султана Сулеймана, держащего в руке сетку с человеческими головами.
Я вернулся в здание. Спустился на лифте в подвал. Внизу размещался музей. Мечи и куски доспехов с поля битвы. Пожилой тип, похожий на городского сумасшедшего, копался в потрохах старинного компьютера. Я был единственным посетителем, так что старик обрадовался, когда увидел меня. Он быстренько чего-то там подкрутил, посадил меня перед монитором и приказал глядеть. То была визуализация сражения. Компьютерная графика выглядела порожденной в глубинах девяностых годов. На фоне жужжала музычка словно из исторической игры двадцатилетней давности. Я поглядел, сказал спасибо и вышел. Блондин в красной блузе сидел со стеклянистыми глазами, словно бы его выключили и забыли включить заново. Я уселся в машину и уехал. В радиоприемнике нашел какую-то сербскую станцию. Музыка была под турецкую: затянутые гласные и арабески концовок. Вокалист пел о добре, зле и любви. Я ехал по совершенно пустой дороге и размышлял о том, как засиженный мухами восток делается западом. Меня обогнал грузовик с надписью "Hunland" на кузове.