А чуть подальше была площадь Таксим. Когда я приезжал туда в последний раз, протесты уже закончились. Под деревьями в парке сидело еще несколько десятков недобитых протестующих. Они выглядели так, словно не слишком-то желали возвращаться к себе. Ребята были накуренными в дымину и хихикали. Две женщины в паранджах катили между ними детские коляски. Полицейские в полном доспехе стояли чуточку подальше. Они скучали и жарились на этом чудовищном солнце. Тут я вспомнил греческих полицейских, которых как-то видел в Афинах. Они охраняли какой-то из бесконечных маршей протеста и тоже скучали: потому тихонечко заходили один другому за спину и орали "Гуу!". И если кто-то из них пугался, они ужасно веселились. Но эти, с Таксим, были слишком выжаренными жарой, так что могли лишь литрами заливать в себя воду из бутылок.
Но турецкие мусора казались мне какими-то людскими; хотя, кто его знает, возможно мне так только казалось. Но я не мог не полюбить, к примеру, тех двоих полицейских, которых видел на набережной над Мармарой. Они подошли к мужичку, который зарабатывал таким образом, что бросал на волны надутые шарики, а затем предлагал прохожим заряженную пневматическую винтовку, из которой те могли за небольшую оплату эти вот шарики подстрелить. Забава была просто шикарной, и вокруг "предпринимателя" собралась небольшая толпа. Так вот, когда пришли мусора, я был уверен, что всех сейчас перепишут как представляющих угрозу для общественной безопасности, бизнесмена с воздушкой арестуют, а сама винтовка будет конфискована. Вместо этого полицейские вежливо рассчитались, после чего, один за после другого, начали так лупить из воздушки по шарикам, что по Мармаре только резиновые клочки летели.
Еще чуть дальше были швейные мастерские. Именно здесь появлялись все те поддельные тренировочные костюмы, блузки, блузочки и джинсы, заваливающие рынки восточной и юго-восточной Европы. Обувь фальшивых мировых марок, поддельные "найк", "адидас", "рибок" – все это можно было купить здесь, прямо у источника, и все здесь на этом крутились. На одной из улочек начались вывески на русском языке. Русские и украинские девушки курили перед складами, куда за оптовым товаром приезжали их земляки, затем везли в Одессу, Ростов, Таганрог – и дальше, на континент. В степь широкую, которую даже соколиным взором не измерить. А после все это носили ребята и девчата модернистских пост-советских жилых кварталов, либо рассыпающихся, либо возвращенных к жизни, в центрах городов, в пивных, магазинах и маршрутках. В швейных заведениях, в свою очередь, работало много болгарок. Болгария – Турция; похоже, это было единственное место на границе ЕС, где трудовая миграция шла в другую сторону. Когда-то, направляясь в Турцию из Болгарии, я видел садящихся по дороге одиноких женщин среднего возраста: в Пловдиве, в Гаскове, в Свиленграде, в Капитан-Андрееве. Они узнавали одна другую и сплетничали, снизив голоса. Стюардесса на борту турецкого автобуса, потому что в турецких автобусах бывают стюардессы, глядела на них с презрительной усмешкой, те же ее игнорировали. Она дала всем им воду, влажные салфетки и, похоже, яблоки, но все это таким господским жестом, словно давала милостыню. Мы ехали через ночь, а под утро проснулись совершенно в другом мире. Над городом поднимался розовый рассвет, перепаханный верхушками минаретов. Гигантские купола мечетей, среди которых где-то была Айя София, они лежали на земле словно спины гигантских, тяжелых созданий. Сам же город, переполненный домами, окнами, крышами, крутился вокруг этого лежбища словно взбесившийся рой. Пахло выхлопными газами, кофе и табаком.
Голубая Мечеть была копией Айя Софии. Точно так же, как и мечеть Сулеймана и, в какой-то степени, мечеть Нуруосманийе. Ну и другие мечети. Я снимал обувь и входил под громадные куполы. Садился на мягком ковре и бесконечно мог глядеть на молящихся. На их повторяющиеся, успокаивающие движения: подняться, наклониться, опуститься на колени, поклониться. Я пялился на все это, как можно пялиться в воду или в огонь.
По всему городу торговцы торговали портретами Ататюрка, реформатора, который отделил ислам от политики и вестернизировал страну. Его профиль, рисованный противниками Эрдогана, появлялся на стенах. Борода, нос, глаз, кустистая бровь – и Ататюрк как нарисованный. Дело в том, что Эрдоган тоже ссылался на Ататюрка, но все знали, что это троллинг и ничего больше. Ну да, изображениями Ататюрка торговали по всему городу, повсюду висели картинки с его лицом, глядящим на город суровыми глазами довоенного кинодемона, но было известно, что это уже конец. Наследие Ататюрка в Турции всегда берегла армия, а вот армию Эрдоган как раз брал под себя. Если же речь идет про ислам, то президент Турции любит повторять сентенцию о том, что для турок мечети – это их казармы, купола мечетей – их шлемами, а минареты – штыками. И следует признать, что получить минаретом в живот, радости будет мало.