— Вот и хорошо, — удовлетворенно вздохнул аптекарь. — А то тетки всю неделю спрашивают у меня это снадобье, а у меня все покончалось. — Довольный, он пересыпал порошок в особую баночку и направился к выходу. В дверях ему пришлось пропустить рослого мужика, на вид ровесника Эрешгуна. Шарур узнал его только после того, как посетитель снял соломенную шляпу и начал ей обмахиваться.
— А-а, — сказал Шарур с поклоном, — давненько ты не заходил, почтенный Измаил.
— Помнишь, значит, как я назвался в прошлый раз. Так и надо. Ты же сын крупного купца, и, без сомнения, скоро сам станешь купцом. — Кимаш-лугал, когда ему случалось выходить в город инкогнито, назывался этим именем. Но даже без охраны и носилок выглядел лугал довольно внушительно.
— Чем могу служить, уважаемый покупатель? Вот перед тобой аптекарь заходил, порошок купил. Тебе не надо?
— Нет, я за другим. — Голос Кимаша звучал довольно сухо, и Шарур насторожился.
— Рад служить тебе, за чем бы ты не пришел. Продать, купить — это все у нас.
— Нет, ни продавать, ни покупать я не собираюсь, — сказал Кимаш. — Пока там вместо меня сидит некто, я зашел просто поболтать.
— Тогда не велишь ли подать пива, Измаил? — спросил Шарур. — И соленую рыбку? Ну и луку, конечно. Хорошо идет за разговором.
— Буду признателен, — вежливо ответил Кимаш, хотя во дворце он наверняка привык к более изысканным яствам, а теперь ими наслаждается человек, занявший его место на троне. Шарур сам принес пиво и еду, он не хотел звать раба, тот мог бы узнать лугала, пойдут сплетни, того и гляди, дойдет до ушей Энгибила.
Кимаш, совершенно не выказывая неудовольствия, пил пиво, ел соленую рыбку с луком так, как любой лавочник, ремесленник или крестьянином, а не самый могущественный человек в Междуречье. Шарур ел и пил наравне с лугалом, и только когда пиво в его кружке кончилось, завел беседу с Измаилом, как с обычным ремесленником или крестьянином, зашедшим по делам к Эрешгуну.
— Ты хотел что-то выяснить?
Кимаш улыбнулся. Съел еще одну маленькую луковицу и дохнул на Шарура густым запахом.
— Пожалуй, хотел. Слыхал я, что была на свете некая вещь, а теперь ее нет. Вот я и зашел узнать, так ли это?
— А-а, — протянул Шарур и, выдержав приличную паузу, осторожно поинтересовался: — А где же ты такое слышал?
— Мне рассказал человек, служащий в том доме, из которого эта вещь исчезла, — уклончиво ответил Кимаш. «Ага, — подумал Шарур, — не иначе как Буршагга ему рассказал, а сам узнал от бога, или какой другой жрец. Если то, как он поступил с чашкой Алашкурри, встревожило призрак деда Шарура, то как же должен был встревожиться Энгибил? И что стало с богами по всей земле Кудурру? Призрак сказал, что ни одна иертвая душа не могла бы сказать, почему кричали боги Алашкурри, ну так оно и к лучшему». Мысли эти стрелой пролетели у него в сознании, и Шарур решился: — Тот человек сказал тебе правду. — Интересно, какова будет реакция Кимаша? Лугал искал Хаббазу, Энгибил искал Хаббазу, все искали вора, как будто он был главным в этой истории.
Но Кимаш только медленно похлопал в ладоши три раза.
— Это хорошо, — сказал он. — Очень хорошо. Наверное, от этого пострадали боги, но это не наши боги. Боги, которых это коснулось, живут далеко. А вот людям стало легче дышать. Мой прадед был энси, через него говорил Энгибил. Прадед мой был жрецом. Энгибил отдавал ему приказы точно так же, как сегодня Энимхурсаг отдает приказы своим людям.
Лугал избегал говорить о себе. Шарур тоже с осторожностью произнес:
— Сегодня лугал говорит от себя, но он должен быть осторожен, чтобы бог не захотел вернуть ту силу, которую он сам выпустил из рук. Но что будет во времена правнуков лугала?
— Я тоже об этом думал, — мягко сказал Кимаш. Его глаза светились. — Кто тогда будет остерегаться, и кого?
— Интересный вопрос, — протянул Шарур. Он представил себе, что Энгибил умалился настолько, что стал напоминать демона пустыни или и вовсе какого-нибудь мелкого бога, вроде Кессис или Митас, способного повлиять на судьбу человека к добру или к худу, но уж точно не способного претендовать на власть в городе. А еще он представил себе лугалов, управляющих другими городами Междуречья. Он надеялся, что даже упрямые боги почувствуют людей из своих городов, если те начнут бить их по пяткам, как Шарур рубил сухожилия Энимхурсага во время последней битвы.
— Дорога будет нелегкой, — сказал Кимаш. — И не прямой. Боги скоро сообразят, в какую сторону она ведет, эта дорога. И конечно попытаются сбить нас с пути. Они сильны. Они опасны. И они еще могут победить. Если Энгибил разгневается прямо сейчас, кто знает, смогут ли гибильцы противостоять его гневу и его силе?