Вайдеман медленно кивнул, вспоминая о каких записках говорил Уотан, и взял дневник в руки. Он перелистывал страницы, останавливаясь в некоторых местах: хмурился, вчитывался.
Послания, написанные чёрными, дешёвыми чернилами, которые смазывались от любого неудачного движения, находились на тоненьких, грязных листах. Где-то на них подряд были изображены три вещи: раковина, трезубец Нептуна и морские коньки, где-то дворец, где-то дата — 27.05.03 и число двести. Впрочем, ребусы были разнообразные: имя К.К. Рахау, слово «Великий», изображение железной дороги, тучи, лодки, трамваи, зачеркнутое слово «дерево» и написанное «сталь», ну и просто «свобода».
— Охренеть ребусы… Что ты вообще в них нашёл?
— Все они намекают на один город — Ленинград, — ответил Кёниг. Алоис снова задумался. Уотан тоже заглянул в бумаги. Среди всех этих «подсказок» он зацепился за знакомую фамилию, — Я встретил Рихтера в казино, — и замолчал, ожидая реакцию. Не дождался, — Сыграл с ним партию, — опять тишина.
Уотан не любил, когда на какую-то удивительную для него новость люди реагировали как на нечто повседневное. Его это подбешивало. Словно с Рихтером они общались на вытянутой руке. Словно каждый день играли в покер. Словно ничего интересного и цепляющего он не сказал.
Вайдеман недовольно цокнул:
— Рассказывай всё полностью, Уот. Не тяни кота за хвост.
Кёниг сел на стул напротив, сцепив пальцы в замок на столе.
— У нас разница в девять лет, а я только-только заметил, насколько ты стар, Ал.
Вайдеман резко поднял голову, хмурясь:
— С чего бы? Отчего такие мысли?
— Ворчишь как старик, эмоции не проявляешь… Так ещё и бухаешь впустую.
Это было правдой. Уотан вспоминал былую галантность Алоиса, его искромётные шутки и сарказм, когда их только-только познакомил отец. Его умение быстро ориентироваться, будто бы прирождённую проницательность и знание психологии — это всё делало из молодого Вайдемана того самого загадочного детектива, какого любят добавлять в свои рассказы писатели. Сейчас он изменился. Сильно изменился. Не резко, конечно нет. Некоторые из этих черт ещё можно было заметить в нём месяц назад. Алоис другой. В нём нет ни проницательности, ни рвения расследовать очередную загадку, да и шутки скатились к уровню «услышать однажды в баре и скривиться от мерзости». Он стал таким же потраченным человеком, каким был каждый второй встречный.
Возможно, и сам Кёниг был не лучше?
Алоис попытался спрятать улыбку за разворотом дневника и слегка покачал головой.
— Молодость полагает, что старость, столь почтенная, не способна понимать бурные страсти. А старость, в глубине души восхищаясь молодостью, почему-то считает своим долгом скрывать это восхищение за фальшивой насмешкой и снисходительностью, — процитировал он отрывок из новеллы Томаса Манна «Обманутая». Уотан знал, как Вайдеман любил эту книгу. Алоис даже рассказывал, как однажды помог Томасу с одним делом пропажи какой-то ну-очень-важной-и-дорогой штуковины. Тогда, слушая эту историю, Кёниг впервые увидел столько восторга в его глазах.
Уотан сощурил глаза:
— Ты сейчас прямую цитату наизусть прочёл? Серьёзно, Алоис?
Вайдеман резко дёрнул плечами, словно для него эти слова были в укор, и перевёл тему:
— Мы отвлеклись. Рассказывай, где был.
И Кёниг рассказал про ситуацию в казино, не забыв гордо добавить о том, что смог переиграть в покер своего «врага». Рассказал свои мысли насчёт поведения внутри компании преступников. Рассказал о ситуации с Хофманн, которая «перешла на другую сторону», про её побег и последующий обморок. Ну и не забыл рассказать об отвратительном проспекте М, на котором жила Лени.
Дело в том, что там жили в основном только тюремные беглецы. Те, которым не оставалось совсем ничего. Это были и алкоголики, и мошенники, и наркоманы, и воры, и убийцы. Преступники любили располагать там свои точки. Полиция же сделать ничего не могла — слишком много людей пришлось бы арестовывать.
— Я долго не понимал, почему простой факир живёт в таком месте. Мне пришлось поднять некоторые архивы, чтобы узнать, что Лени была снята с учёта только пару лет назад. Сидела в тюрьме за убийство отца. Но была выпущена досрочно. Причина неизвестна.
Уотан кивнул на свои же слова, сделав какие-то пометки в голове. А после его лицо исказилось в отвращении:
— Мне пришлось нести её на руках. А соседка его, — бабка совсем, постарше даже тебя будет, — приняла нас за пару. За пару, Стас! Меня и какую-то девку!
Алоис хитро улыбнулся:
— А чего это ты так запомнил? Влюбился?
Уотан начал возмущённо хватать воздух ртом, но в конце концов решил перепрыгнуть на другую тему. От такого друга ни капельки сочувствия не дождёшься.