И, пожалуй, Кёниг готов был бы расплакаться. Чисто по-мужски. Пустить скупую слезу, за ней ещё одну, и ещё, и ещё. И в конце трепетно прижимать бедную, умирающую Лени к сердцу. Если бы сейчас эта бедная и умирающая Лени со всей мочи не заорала бы:
— Беги! — словно не было до этого никакого раскаяния, а ей самой не было адски больно от дырки в груди.
В тот самый момент наступила резкая тишина, в которой Уотан долгие миллисекунды пытался понять, что происходит. За бешеным стуком сердца он едва ли уловил тихий писк. Бомбу сложно не узнать.
Кёниг сильно заблуждался, считая, что ранее он был словно не в себе, не мог управлять собственным телом, потому что то состояние гипноза и затуманенности в голове по-настоящему пришло лишь в те несчастные две секунды, пока он принимал решение. Хофманн спасать нет ни возможности, ни надобности: с таким ранением она только мучилась бы оставшиеся часы и ни один доктор ей уже не помог. Наверное, смерть пришедшая так, от бомбы, куда быстрее и безболезненнее.
Он рванул назад, к ресторану, где собралась огромная толпа и смотрела на всё происходящее, как на цирковое представление. Коробки — которых до этого от тут не припоминал, — мешались больше всего. На волне паники они будто бы были везде, куда бы не побежал Уотан. Ноги заплетались, сил бежать не было, в голове, кроме «спастись», пустота.
Он спрятался за соседний дом, когда раздался взрыв. Обломки полетели в его сторону, но Кёниг не мог отклеиться от стены. В этот момент они стали одним целым, неделимым. Спустя ещё некоторое время к Уотану вернулся слух, и он услышал, насколько громко дышит и насколько сильно дрожит. Только тогда мозг постепенно начал приходить в себя, но его механизмы, казалось, трещали так, что ещё чуть-чуть и Кёниг взорвётся также, как сейчас взорвалась бомба.
Он тихо высунулся из-за угла, смотря вглубь. Туда, где сидела Лени, где она вещал Уотану свою историю, где призналась в своих преступлениях, где была разрушена надежда на то, что забыли и о нём, и о необходимости его убить.
Он поморщился. Всё в пыли и дыме. И ни намёка на хоть одно живое существо.
*** — Ничего не понимаю, и что ты понял из этого…? — спросил Алоис. Они сидели на скамейке около моста. На улице стояла поздняя ночь. Уличный фонарь обволакивал их тёплым жёлтым светом.
— Что Аделина играет в этом всём какую-то роль, — Уотан пожал плечами. Он проснулся сегодня в холодном поту и не мог отойти от этого состояния ещё несколько часов. Кёниг искренне хотел поскорее забыть кошмар, но он, как на пластинке, бесконечно крутился в голове.
— Хочешь жениться на ней?
Уотан вскинул голову и выгнул вопросительно бровь. После этого сна — точно нет. Да и до него тоже. В конце концов, он не так давно лишился жены, о каком браке может идти речь?
— Алоис… — он недовольно посмотрел на него, — Просто какое-то послание странное от официанта. Может она тоже за одно с Лени и Шефером? — эта мысль была для Уотана вполне логичной. Он доверял только своей голове, и если она подкинула такую информацию, значит здесь что-то нечисто.
Вайдеман вздрогнул и развернулся всем корпусом к Кёнигу:
— Watan, hast du deinen verdammten Verstand verloren? (Уот, ты совсем с ума сошёл?) — на его лице застыла едва читаемая эмоция замешательства. Он будто ждал, что Уотан сейчас засмеётся в голос и покрутит у виска со словами «Ты серьёзно поверил?». Но настоящему Уотану смешно не было ни на каплю. Он вспомнил последнюю строчку на бумажке, написанную красными чернилами. А были ли это чернила? Вдруг, это была кровь? Специально, чтобы среди всего прочего Кёниг запомнил именно эти слова, — Это всего лишь сон! — Алоис заметно начал выходить из себя. Уотан в последнее время часто стал замечать за ним слишком агрессивное поведение. А не прячет ли он их всех?
«Нет, перестань об этом думать! Мы же это уже обсуждали», — дал ему внутренний голос оплеуху за такие мысли. Нельзя подозревать того, кого ты сам попросил помочь разобраться в этой истории. Он уже давно пришёл к этому умозаключению — ещё тогда, когда впервые Алоис привёл в их подвал Эмиля.
— Это не «всего лишь сон». Это связь с моим подсознанием. Интуицией, — заговорил Кёниг, разрезая голосом тишину, которая установилась на время его мысленного конфликта, — Ты же сам говорил об этом пару минут назад.
Вайдеман сжал губы, вспоминая, о чём они вообще разговаривали до рассказа сна. Он потряс головой и посмотрел прямо в глаза Кёнигу:
— Уотан, не в этом суть интуиции, — по его взгляду было понятно, что он хотел начать философствовать на тему внутренней чуйки, но почему-то отмахнулся от этой затеи, — Ты не Менделеев, чтобы тебе снились разгадки на все волнующие тебя тайны.