Наверное, он ещё ни разу в жизни не видел себя в таком состоянии — встретил бы он сейчас кого-то из своих знакомых, то они едва ли признали бы в нём прежнего графа.
Отыскав мелочь в карманах и сняв трубку, мужчина выудил из брюк бумажку, которая может спасти его жизнь.
— Zwei (Два), — не отпускала привычка даже сейчас. Кёниг крутанул диск до конца, ожидая, когда он вернётся на место.
— Vier (Четыре), — та же махинация, — Sieben (Семь), — действия казались слишком медленными. Счётчик в голове уже давно ушёл в минус, — Sechs… Scheiße! (Шесть… Блять!) — выругался он, не сдерживая себя.
Но диск, как на зло, стал вращаться еще медленнее, нервируя Уотана, который места себе найти не мог в этой будке, что сейчас только давила на него.
— Fünf… (Пять…) — последний проворот и… — Fünf! (Пять!)
Начался второй круг ада. Теперь нужно было дождаться, пока человек, что сидел по ту сторону телефона, соизволит поднять трубку и наконец хотя бы попытается спасти знакомого. Секунды переваливали в минуты, напряжение внутри Кёнига росло.
«А вдруг он сменил номер? Или вовсе с самого начала дал не тот? Или… умер?», — мысли убивали последние надежды. Он впервые за всю жизнь готов был сдаться, смириться со своим провалом, как вдруг…
— Да, алло? — прозвучал сонный с хрипотцой голос.
— Вайдеман? Это Уотан, — собеседник на том конце провода молчал уже около минуты, поэтому Уотан решил добавить, — Кёниг.
На той стороне послышалось непонятное шуршание и негромкие мычания.
— А… Кёниг. Сын Марка? Да-да, помню такого. Ты что хотел?
— Мне нужна помощь с делом одной преступной группировки.
— Малой, — собеседник тяжко вздохнул, — С чего ты решил, что я смогу тебе хоть чем-то помочь? — Кёниг нервно закусил губу, тут же придумывая ответ, — Я этими делами уже давно не зани…
— Они убили и отца, и мать, и мою дочь, — на последнем слове голос начал предательски дрожать, поэтому мужчина, убрав трубку чуть в сторону, громко выдохнул в попытке успокоиться. После некоторого молчания он продолжил спокойно и сдержанно, словно ничего не было, — Сейчас на кону уже моя жизнь. Я обращался ни к одному «профессионалу», однако все они только глупо смотрели на меня, не понимая, что вообще делать.
Прошла не одна минута громкого дыхания в телефонную трубку со стороны обоих, после чего детектив наконец собрался с мыслями:
— Das ist kein Telefonat. Lass uns treffen. (Это не телефонный разговор. Давай встретимся.)
Монетки выкатились из аппарата, со звоним падая на пол.
2. И о том, как пропадают люди,
Встречу старые знакомые решили устроить едва ли не в центре города — на набережной реки Шпрее. Кёниг никак не мог понять, почему детектив выбрал столь оживлённое место, но переубедить его оказалось задачей невыполнимой. Непонятно, боялся ли Вайдеман, предостерегался ли, надеясь, что их никто не тронет на глазах стольких людей, либо просто-напросто сомневался в Уотане.
Возвращаться домой Кёнигу смысла не было: место, которое они выбрали, находилось от него в получасе ходьбы, а сама встреча была как раз назначена на одиннадцать, то есть уже через час он должен быть там.
Квартал N встретил привычной тусклостью. Раньше проходить здесь было усладой для глаз, души, а время текло совсем незаметно, сейчас же…
Сейчас Уотан шёл вдоль серых домов, которые до войны одним только своим видом заставляли почувствовать себя героем детской сказки: на фасадах краска потускнела и местами облупилась, витражные стекла в некоторых местах либо заменили на обычные, либо совсем убрали. Смотрел на тусклые рекламные вывески, что на фоне друг друга никак не выделялись; на женщину, которая высунула голову из окна и медленно выкуривала сигарету. Она наблюдала за маленькой, дрожащей от холода внизу девочкой в одном лишь летнем сарафане, которая пинала камушек и изредка поглядывала в окно:
— Mama, lass mich nach Hause gehen, bitte, (Мам, пустите меня домой, пожалуйста) — не выдержала она.
— Nein, du bist bestraft, Michelle, (Нет, ты наказана, Мишель) — покачала головой мать, вливая в себя алкоголь, и потянулась за очередной сигаретой.
Кёниг проходил мимо людей, делая вид, что ничего не видит: ни девочку, ни обшарпанных домов, ни общего уныния. Таким «эгоистом» был не только он, такими были сейчас все. Каждый куда-то спешил, даже не пытаясь обратить внимание на мир вокруг себя.
Уотан вышел на площадь у Рейхстага, который на вид казался изображением всего этого всенародного уныния: полуразрушенные колонны, разбитый фасад, подорванный купол. Местный зазывала с картонкой в руках навязчиво подбегал к каждому прохожему:
— Kommen Sie heute zur Eröffnung unseres Museums, Herr! Gehen Sie nicht vorbei, (Приходите сегодня на открытие нашего музея, мужчина! Не проходите мимо) — кричал он. Одет парень был в клетчатые брюки и желтую несуразную рубашку навыпуск, — кто так вообще носит одежду? — что даже выглядело комично, если брать в расчет его предложение.