Хофманн, кажется не заметив нервозность Кёнига, похлопала его по плечу и вышла из машины, быстрыми и широкими шагами направляясь к Шеферу.
У Уотана появилось ощущение, что в горле не ком, а само сердце поет серенады. Да, ударами. Да, стуча прямо по мозгам, не давая ни единого шанса расслабиться. Но как могло. Животный страх окутал Уотана. Такого не было никогда, но и сегодняшняя ситуация будто напрочь выбивалась из нормы.
— …Всё, как в тот раз…
В тот раз… В тот раз он дал им в путешествие три литра сока с необычной добавкой, а в салон закинул браслет из костяшек, которые они с Лени нашли на заброшке. Идею притвориться криминальной группировкой древней Греции предложил Рих, поэтому искать всё про неё отправились Хофманн с Рихтером и полицейским орденом, который «случайно» стащил Уотан во время нахождения Лени за решеткой.
*** Кёниг упал в траву как звезда, глядя на серьезную Хофманн снизу вверх. Идти по заросшему полю пять километров оказалось куда более нелегкой задачей, чем состыковать время их подъезда к Ленинградскому мосту с подъездом родителей и дочки.
— Они скоро подъедут, не валяй дурака, у нас только один шанс.
Уотан закрыл глаза и выдохнул. Попытался расслабиться. Он осознал то, что собирался сделать, уже раз десять и не меньше попытался смириться с мыслью, что они сами заставили его выбирать.
Кёниг перевернулся на живот и расставил широко ноги. Лени задрала подбородок наверх, ища нужную машину на горизонте.
— Scheiße! (Блять!) — ругнулась она, бросаясь на дорогу прямо перед машиной. Тормоза громко завизжали.
*** Хофманн подошла к Шеферу, остановив его рукой. Из машины Уотан совсем не слышал о чем они говорили, да и плохо различал эмоции на лицах, но недовольство Эмиля чувствовалось через его позу. Он сложил руки на груди и расставил ноги на ширине плеч.
Его бесконечная уверенность, особенно сейчас, иррационально смешила Кёнига, вопреки уже невыносимому беспокойству. Одно его небольшое усилие, и от этого «большого» человека останется только большая оболочка. Жаль, что сам Шефер это не понимал.
*** Из машины вылетели злые родители, крича что-то на Лени. У Кёнига в голове была пустота. По одну сторону стояли его тридцать восемь лет жизни, а по другую — настоящая любовь, чувство свободы. Он понимал, что вот он — момент, который решит его будущее.
Дыхание участилось и лежать на животе стало физически больно.
*** Хофманн внезапно вскинула руку вверх. Уотан незамедлительно высунулся в окно, прицеливаясь в ухо Эмиля. Главным было не промазать.
*** Нужно. Стрелять. Сейчас. Плевать, что Лени не показала ничего, как обещала. Важно то, что отец уже кинулся на неё с кулаками. Он не позволит прошлому избивать его будущее.
Кёниг не теряя ни секунды нацеливается на грудную клетку отца и, плотнее прижав ружье к плечу и открыв рот, стреляет несколько раз. Сразу после — в мать, пока та не успела и пискнуть.
Он не слышал даже стука своего сердца, он не ощущал себя собой. Уотан был в моменте, он будто полностью слился с металлическим оружием, у которого цель только одна — убить определенных людей.
Задняя дверь машины открылась и мгновенная пуля прилетела испуганной дочке ровно в лоб, откидывая ее обратно в салон.
Хофманн с застывшим ужасом в глазах смотрела на Кёнига.
*** Уотон выстрелил, безошибочно попадая ровно в голову Шефера и не смотря на то, как дальше развиваются события, перелез на водительское сидение, перекинул оружие назад и завёл машину.
В голове стоял противный писк, все мысли в раз отключились, даже сердце перестало набатом бить в голове. Все происходило автоматически, даже не задумываясь, благодаря его немаленькому опыту работы с Лени в команде.
Лени запрыгнула в машину: — Komm schon, komm schon, komm schon! (Давай, давай, давай!) — заорала она, ещё не закрыв дверь.
В этот раз все получилось идеально.
*** Рихтер напевал себе под нос только ему знакомую песню, сконцентрировавшись на дороге и держась за руль двумя руками. На соседнем месте едва ли не растеклась Хофманн, за всю поездку никак не найдя нормальное положение своих ног. На заднем, прямо по середине устало сидел Кёниг, уперевшись локтями о спинки передних сидений.
Уотан уезжал из мерзкого, кровавого и бесчувственного Берлина. Родной город, родная страна стали чужды ему. Хотя были ли когда-то они ему близки? Не факт. Он привык ошибаться в вопросах родства и близости — урок точно был усвоен.