— У меня не было отца.
— А теперь будете знать, что он у вас есть. И всегда был. Только гораздо могущественней, чем тот, который дал вам тело. И гораздо более любящий. Только будьте искренни, потому что он видит вашу душу.
— Да. Хорошо. Я попытаюсь, — пробормотал Зудин.
— Приходите к нам. Приходите завтра, я смогу посвятить вам больше времени. И обязательно приходите на службу.
Священник двинулся, дав понять, что разговор подошел к концу. Зудин медлил прощаться, боялся, что не спросил чего-то важного. Он отступил, священник шагнул вперед и сошел с солеи. Зудину хотелось поблагодарить его, но он не знал, как. Он чувствовал, что рукопожатие неуместно.
— Спасибо, — пробормотал он и немного склонил голову.
Священник поднял руку и произвел в воздухе какое-то движение, непонятное для Зудина, но направленное на него, и пошел к выходу. Зудин повернулся к алтарю и поднял руку, чтобы перекреститься, и вдруг понял, что не знает, как это делать. Он же никогда не верил. Он произвел перед лицом неловкое движение, наподобие дирижерского, и опустил руку.
Зудин спорхнул со ступеней, не чувствуя собственного веса. Он не знал, что с ним произошло, но испытывал колоссальное облегчение. Священник сказал, что не дает таблеток, которые снимают боль, а Зудин как раз так себя чувствовал. Боли, терзаний не было, как будто он принял обезболивающее. Жажда жизни, силы вернулись к нему, как будто их принес налетевший ветер. Он побежал к машине, чувствуя желание закричать от радости.
Зудин сел в Рейндж Ровер и поехал к Ольге. Он знал, что не время возвращаться, что надо подождать, может достаточно продолжительный срок. Зудин не переживал, что она успеет встретить другого, был уверен, что никто не займет его место в ее сердце. Сейчас ему просто хотелось проехать мимо. Взглянуть на ее окна, на дворик, где они гуляли с Чарликом. Что за чудесный пес! Зудин бы расцеловал его, если б увидел в эту минуту.
Он опустил стекло, чтобы ветер обдувал лицо. Как же хорошо! Зудин не думал о призирающей силе, о вере, о том, что надо молиться. Он просто радовался, что боль ушла и что, оказывается, жизнь можно круто изменить к лучшему. Все просто, надо только перестать трахаться со всеми подряд и жить по любви.
Москва казалась ему приветливой, кусты и газоны ухоженными, парочки мечтательно тихими. А говорят, чудес не бывает, подумал Зудин, всего час назад ему не хотелось жить, и вот радость плещется из него через край.
Глава ХХIV
На улице Юности Зудин попал в пробку. Вечернее небо казалось очень близким, повисшим на верхушках деревьев. Слева тянулся Кусковский парк. Убегающие в глубину парка дорожки звали пройтись, подышать свежестью. Зудин подумал, что хорошо было бы послушать соловьев. Там, среди молчаливых деревьев в сгущающихся сумерках можно почувствовать, какой бесстрастной бывает жизнь.
Там гуляют парни и девушки, голоса их звучат как ручьи, то и дело нарушая тишину всплесками смеха. Так же хорошо побродить в одиночестве, ни о чем не думать, а просто дышать запахами весны и слушать птиц. Он мог бы приехать сюда с матерью и погулять с ней, наслаждаясь приветливым покоем старого парка.
Машины толклись, как скотина, которую гонят на убой, подталкивая друг друга светом фар. А тротуары были пустынны, звали прогуляться пешком. На остановке стояла девушка. Зудин не сразу ее заметил. На ней было очень короткое платье, расстегнутая кофта, высокие гольфы и туфли на каблуке. Она была бы похожа на проститутку, если бы стояла ближе к проезжей части.
Ее нога немного согнулась в колене. Наверное, неумышленно. Легкое движение молодых стройных бедер. Но его глаз заметил это. Взгляд остановился на обтянутых черными гольфами аппетитных ножках; как же восхитительно сияла белизной полоска голого тела между платьем и гольфами… Нырнуть бы под платье и увидеть ее там.
Девушка улыбнулась. У нее была стрижка каре и круглое смазливое личико. В общем, она выглядела довольно безвкусно, но аппетитно. Она снова сделала движение бедрами, согнула другую ногу. Конечно же, неумышленно. Интересно, как она кончает, подумал Зудин. Как будто глотнул отравляющего газа. Предательская слабость охватила его, парализовала, убила всякую мысль о сопротивлении.
Да какой к черту Бог, осенило его, если б Он существовал, разве б Он это допустил? После всего, что он, Зудин, пережил! Священник и старуха превратились в оседлых лицедеев, обложивших данью доверчивых простаков. И как он повелся? Он, умный, образованный, современный, добровольно хотел отдать себя этим обманщикам и лицемерам, которые набивают мошну за счет дураков. Но, довольно. Зудин как будто встряхнулся, сбросил с себя слюнявое умиротворение. Если Бог есть, пусть пеняет на себя, ведь Он создал нас такими. А он, Зудин, не собирается расплачиваться за Его ошибки. Таков этот мир — неважно, созданный Кем-то, или сформировавшийся сам по себе, это не меняет его сущности: мужчины и женщины не могут друг без друга. Это как голод. Да, тот же голод. Чтобы утолить его, надо чго-нибудь съесть. Вот все и поедают друг друга. Как кому нравится, как кого возбуждает. И он, Зудин, будет наверху этой пищевой цепочки.