Пировали три дня. В честь Мхитара мелик женил своего пятнадцатилетнего сына. Когда спарапет надел на жениха венец, тот от волнения расплакался, как истинное дитя.
Из Сисакана Мхитар спустился в низинный гавар Цгук, где на глазах у всего народа велел наказать лорадзорского старшину, чинившего беззакония. И старшину поделом избили.
По ущелью реки Воротан Мхитар проехал к Баркушату.
В Дзагедзор вернулся спустя месяц после отъезда. Хотя он и избавился от душевного терзания, зато утомился от бесконечных пиршеств? Первые сутки дома проспал как убитый…
Приближалась весна.
Тяжелели и темнели тучи. Застилалось солнце.
В феврале прогремел гром. Молнии терзали склоны гор и вскоре взломали ледяной щит Капуйтджига. Это был первый весенний гром. Облака взбурлились и, обремененные дождем, обрушились на землю…
Приближалась весна тысяча семьсот двадцать четвертого года. Первая весна, которую армяне Арцаха и Сюника встречали свободными, ни от кого не зависимыми, сбросившими чужеземное иго. Ни одного перса больше не оставалось на этом армянском нагорье.
Некогда здесь властвовали десятки крупных и мелких персидских ханов и несколько армянских меликов. И все нагорье было разделено на мелкие гавары. Сейчас все они находились под началом сильной власти во главе с Верховным властителем Сюника и Арцаха Давид-Беком и составляли довольно обширную страну — от устья ущелья Вайоцдзор до Куры и от ущелья Аракса до озера Севан.
В ту памятную весну, по велению Верховного властителя — Давид-Бека, мелики должны были раздать народу отнятые у персидских ханов земли и упразднить установленные персиянами налоги и законы.
Мхитар разослал гонцов в подвластные ему гавары, призывая меликов и старост в Дзагедзор. Пригласил он также вардапета Авшар Тэр-Гаспара из Цицернаванка, купцов Хндзореска и Брнакота. Первым прибыл в Дзагедзор владетель Сисакана Шафраз. Представительный и уже стареющий мелик явился со свитой, на вороных жеребцах. Островерхие шапки воинов покрылись изморосью, башлыки и длиннополые бурки промокли. Утомленный долгой ездой, Шафраз устало сошел с коня и обнялся с вышедшим встречать его Тэр-Аветисом. Неуверенно спросил:
— К добру ли?
— К добру, брат мой, к добру! — уверил Тэр-Аветис.
— Ну, тогда слава богу! — и мелик перекрестился.
Дождь перестал. Открылось улыбчивое небо — умытое, чистое. Ожили горные дороги. Народ спешил к лежавшему у подножья Дзагедзора Горису.
За два дня все мелики и старосты собрались в Дзагедзоре.
На третий день утром, сверкая одеждой и оружием, Мхитар вышел из своего дома, поклонился меликам и, вскочив на коня, приказал всем ехать в селение.
Прибывшие из ближайших сел люди загодя столпились во дворе собора. Те, кому не досталось места, заполнили кривые улочки, сгрудились на плоских крышах домов, зашли на огороды, забрались на деревья, даже на церковный купол. Кое-кто залез на кучи сена и кизяка, а наиболее отважные вскарабкались на скалы, грудились на выступах и в расщелинах. Народу собралось столько, что перестали лаять даже самые злые собаки. Закрылись лавки, отложили свои инструменты мастеровые.
Все ожидали великой новости, о которой слышали и в которую верили и не верили. Рядили, спорили. Сельские посыльные охаживали плетьми нищих, пытавшихся пробраться на середину площади. Воины образовали плотный заслон вокруг тесной площадки, чтобы народ не запрудил ее и не заслонил расположенный справа от церковной двери грибообразный камень правосудия. Возле него обычно собирались старосты и мелики для вершения суда или, если надо было, к примеру, решить, сколько дать в армию воинов. На камне были высечены кресты разных размеров, неразборчивые письмена. С самой глубокой старины властители и князья Дзагедзора расстилали на этом камне высочайшие указы и читали их народу.
Шум нарастал. Все подходили и подъезжали новые люди. Подходили, сливались с толпой и терялись в ней.
Со двора соседнего с церковью дома неслись безнадежные женские крики:
— Обвалите дом, нечестивые!.. Слезайте, медведи косолапые. Подпорки крыши ведь рухнут…
— Чего раскудахтались! — рассердился одноглазый гусан Етум. Он стоял наверху, выставив волосатую грудь. — Называешь домом этот свиной хлев!.. Да пусть рушится… Живу же я совсем без дома?