— Готовы исполнить твою волю, тэр Верховный властитель, — согласились мелики.
Бек еще долго говорил об устройстве переселенцев, затем поднялся. Приближалась полночь.
Не успели утром вершины гор зажечься сполохами солнечных лучей, как трубы заиграли зорю. А немного погодя из Пхндзакара во главе войска выехал Давид-Бек.
Все случившееся представлялось Гоар нереальным. Не понимала она, как согласилась стать женой человека, которого и видела-то всего один раз. На людей, подобных ему, она обычно и не смотрела вовсе. Не с ее гордостью оказывать честь самозванцам из голытьбы.
В брачную ночь она не сомкнула глаз. Супругу приблизиться к себе не позволила. Утром, услышав звуки труб отъезжающего войска, Гоар приподнялась в постели и вдруг ужаснулась. Ей показалось, что всем миром овладела какая-то страшная пустота. И все утратило смысл.
Впервые оценивающим оком оглядела лежавшего невдалеке человека, который отныне звался ее мужем. Товма спал с видом невинного младенца, закинув назад голову с рассыпавшимися по ковру густыми кудрями. Утренняя заря играла на его спокойном лице: чистота и ясность души светились в нем.
«Мой супруг! — подумала Гоар и горько усмехнулась: — Бедный, не будет тебе счастья, так же как и мне. Никогда я не полюблю тебя! Но вечно буду с тобой. Буду!»
Вспомнила страдающий взгляд Мхитара. Она вспыхнула: «Берегись! Терзайся!.. Сам погубил свое счастье!» Гоар победно посмотрела на Товму. Но вечером, когда они снова остались одни, она опять грубо оттолкнула его и приказала не подходить к себе. Осталась безучастной к мольбам и угрозам. Упрямо повторяла только одно: «Не подходи, уйди!»
А потом, как в прошлую ночь, долго смотрела на спящего Товму, и снова его почти юношеский облик — Товма был на пять лет моложе Гоар — вызвал в ней невольную нежность: чем он виноват, этот мужественный красавец?..
В Гоар шевельнулось зло и сострадание. Она встала, отбросила шелковое одеяло и, босая, в одной рубашке, приблизилась к тому, кто наречен ей супругом.
Он дышал ровно, глубоко, забывшись сном измученного человека. У Гоар затрепетало в груди. Вспомнился тот, кто отверг ее, оскорбил. Захотелось забыть и имя и образ его… Но это выше сил… В истерзанном сердце вспыхнула месть. Охваченная испепеляющим чувством мести и горя, она кинулась к Товме и стала будить его поцелуями…
Тот с минуту не понимал, что с ним происходит. Потом вдруг ошалело обвил ее своими сильными руками… Гоар закрыла глаза и… провалилась в пропасть…
На дворе стояла тишина. Только где-то мычала беспокойная буйволица.
— Ты спал, дитя! Стыдись, сотник и сын мелика! Давид-Бек уехал, а ты не пожелал ему доброго пути.
— Бек уехал? — не понимая смысла слов, спросил ошарашенный неожиданным счастьем Товма.
— Вставай, отведи меня к своему отцу, — приказала Гоар.
Откуда было знать крестьянскому сыну, что с этой минуты ему навек суждено исполнять приказания своей капризной и гордой жены. Но сейчас он счел ее повеление своим сладостным долгом.
Пхндзакарцы как-то приуныли. Еще недавно у них было столько дорогих гостей, а тут остались только прежние кумовья да дочь вчерашнего врага. Что здесь будет делать гордая дочь гордого мелика? — думали пхндзакарцы.
Туриндж, проводив Бека и спарапета, с радостью возлег на привычном месте. Когда невестка и сын вошли в его обитель, он растерянно встал и поклонился невестке, но, чувствуя, что сделал что-то неподобающее, поспешно сел.
Гоар слегка улыбнулась, подошла к свекру, взяла его руку и с подчеркнутой покорностью поцеловала ее, отчего мелик еще больше растерялся. Но и возгордился тоже, хотя и не знал, что ему следует предпринять в ответ. Невестка сказала, что хочет осмотреть село.
Все трое вышли из пещеры. Когда Гоар проходила по выступу скалы, ей показалось, что она продвигается между небом и землей. Удивительно красивые, волшебные виды открылись перед нею. На противоположном берегу реки простирался дубовый лес — темный, густой. Он начинался из-под снежных вершин и, спускаясь пологом, сливался с пеной воды. А на этом берегу раскинулись заросли диких яблонь. В обрамлении изумрудной зелени река напоминала брошенный кем-то серебряный пояс. «Смогу ли я быть здесь хоть чуточку счастливой? — спрашивала себя Гоар. — Если бы я могла забыть его и возненавидеть!..»
Она почувствовала, что солнце в этих краях имеет особую привлекательность и тепло, чего она никогда не ощущала в ущелье Хндзореска. Здесь очаровывали даже голые скалы своими крупными и гордыми формами.