- С вашего позволения, сударыня, - перебила молодая женщина, приседая, - он был очень маленький.
- Очень маленький! - воскликнула мистрисс Изи.
- Да, сударыня, очень маленький и умер вскоре после своего рождения.
- О, доктор Миддльтон! Что же это такое, доктор Миддльтон?
- Дорогая мистрисс Изи, - сказал доктор Миддльтон, вставая, - это единственная особа, подходящая для вашего ребенка, какую я мог найти, и если вы не возьмете ее, то я не ручаюсь за его жизнь. Правда, можно разыскать замужнюю женщину, но замужние женщины, обладающие нормальными чувствами, не станут бросать собственных детей; а так как мистер Изи утверждает, а вы, по-видимому, верите, что питание, получаемое вашим ребенком, может повлиять на его характер и наклонности, то, мне кажется, они рискуют гораздо сильнее пострадать от молока замужней женщины, бросившей своего ребенка ради прибыли. Несчастье, случившееся с этой молодой женщиной, не всегда свидетельствует о дурной натуре, а часто только о сильной привязанности, о крайней доверчивости и простоте.
- Вы правы, доктор, - возразил мистер Изи, - и ее голова доказывает, что это скромная женщина, с сильным религиозным чувством, добродушным нравом и другими хорошими качествами.
- Голова может доказывать что угодно, мистер Изи, но ее поведение говорит совсем другое.
- Она вполне годится для своей роли, мадам, - выразил доктор.
- И с вашего позволения, сударыня, - прибавила Сара, - он был такой маленький.
- Передать ей ребенка, сударыня? - спросила временная кормилица, слушавшая молча. - Он так беспокоится, бедняжка, и засунул себе в рот кулачок.
Доктор Миддльтон кивнул головой и спустя несколько секунд мастер Джон Изи прильнул к Саре, точно пиявка.
- Господь с ним, какой голодный! Вот, вот, постой же минуту, а то захлебнешься, бедняжка!
Мистрисс Изи встала с постели и подошла к ребенку. Первым ее чувством была зависть, что на долю другой досталось удовольствие, от которого ей пришлось отказаться; следующим - восхищение при виде блаженного личика ребенка. Спустя несколько минут младенец спал крепким сном. Мистрисс Изи была довольна; материнское чувство одержало верх над всем остальным, и Сара формально водворилась в качестве кормилицы.
С течением времени Джек Изи начал ползать и показывать свои ноги так откровенно, что ясно было, что он не всосал скромности с молоком Сары; равным образом, он, по-видимому, не приобрел от нее ни почтительности, ни благодушия, так как хватался за все, мучил котенка до полусмерти, царапал мать и таскал за волосы отца; тем не менее, и мать, и отец, и все домашние уверяли, что это самое милое и кроткое дитя во вселенной. Но если бы мы вздумали рассказывать все удивительные приключения детства Джека с момента его рождения до семилетнего возраста, хранившиеся в памяти Сары, которая осталась его нянькой после того, как он был отнят от груди, то они заняли бы, по крайней мере, три больших тома. Джек воспитывался так, как обыкновенно воспитывается единственный ребенок, то есть делал все, что ему было угодно.
ГЛАВА IV
в которой доктор предписывает ребенку
школу в качестве лекарства против пореза пальца
- Вы не думаете отдать мальчика школу? - спросил доктор Миддльтон, которого грум, прискакавший на взмыленной лошади, просил пожаловать немедленно Форест-Гилль - так называлось имение мистера Изи, где его встретили сообщением, что мистер Изи порезал себе палец. По суматохе, наполнявшей дом, можно было бы подумать, что он отрезал себе голову мистер Изи в беспокойстве расхаживал взад и вперед, мистрисс Изи была почти в обмороке, и горничные сновали и суетились вокруг нее. Все были в волнении, исключая самого мастера Изи, который с повязанным тряпочкой пальцем и пятнами крови на передничке уплетал вишни, не обращая ни малейшего внимания на окружающую кутерьму.
- Ну-с, в чем дело, молодой человек? - спросил доктор Миддльтон, войдя в комнату и обращаясь к Джеку, как самому разумному из всей компании.
- О, доктор Миддльтон,- перебил мистер Изи, - он порезал себе руку; я уверен, что перерезал нерв, а в таком случае ему сведет челюсти...
Доктор, не отвечая, осмотрел порезанный палец, а Джек Изи продолжал возиться с вишнями правой рукой.
- Не найдется ли у вас в доме липкий пластырь, мадам? - спросил доктор после осмотра.
- О да! Сбегай Мэри, сбегай Сара!
Спустя несколько минут девушки вернулись - Сара с липким пластырем, а Мэри с ножницами.
- Будьте покойны, мадам, - сказал д-р Миддльтон, наложив пластырь, - я ручаюсь, что дурных последствий не будет.
- Не лучше ли отвести его наверх и уложить в постель? - спросила мистрисс Изи, вложив гинею в руку доктора.
- Безусловной необходимости в этом нет, сударыня, - сказал д-р Миддльтон, - но во всяком случае и вреда не будет.
- Пойдем, милый, ты слышишь, что говорит доктор Миддльтон.
- Да, я слышу, - ответил Джек, - но я не хочу.
- Милый Джонни, пойдем голубчик, пойдем родной.
Джонни уплетал вишни и не отвечал.
- Пойдемте, мастер Джонни, - сказала Сара.
- Убирайся, Сара, - ответил Джонни, дав ей тумака.
- О! Фи, мастер Джонни, - сказала Мэри.
- Джонни, радость моя, - сказала мистрисс Изи, умоляющим тоном, пойдем, ведь ты пойдешь?
- Я пойду в сад и нарву еще вишен, - заявил мастер Джонни.
- Хорошо, пойдем, радость моя, я отведу тебя в сад.
Джонни вскочил и уцепился за руку матери.
- Что за милое, доброе, послушное дитя! - воскликнула мистрисс Изи, его можно вести на ниточке.
"Да, рвать вишни", - подумал доктор Миддльтон.
Мистрисс Изи, Джонни, Сара и Мэри ушли в сад, оставив доктора Миддльтона с мистером Изи, который ничего не сказал в течение этой сцены. Доктор Миддльтон был толковый, разумный человек, не желавший никому навязываться. Если он взял гинею за накладку липкого пластыря, то его совесть была спокойна на этот счет. Время было ему одинаково дорого, затратил ли он его с толком или попусту; бедняков же он лечил даром. Постоянно бывая в доме, он достаточно насмотрелся на мастера Джона Изи, и пришел к убеждению, что бойкий и смелый мальчик от природы не лишен хороших задатков, но может быть только испорчен домашним воспитанием, которое сводилось к безграничному баловству со стороны как отца, так и матери. Мистер Изи не был лишен здравых идей о вреде и ненужности телесных наказаний, о правах человека и т. п., но выводил из них нелепую систему воспитания, из которого устранялся всякий элемент обязательности, а все сводилось к безграничному потаканию всем капризам и прихотям ребенка. Поэтому общественное воспитание, при всех его недостатках, казалось доктору гораздо более полезным для мальчика, чем система домашнего баловства. Итак, когда хозяйка вышла из комнаты и не могла их слышать, он уселся на стул и предложил мистеру Изи вопрос, которым начинается эта глава.