Вскоре принесли еду. Ни Лиф, ни его спутники сначала не заметили ничего особенного в поведении незнакомого альба. Но тюремный служитель, поставив на пол миску и ломоть хлеба, не вышел из камеры, как раньше, а шмыгнул к двери, выглянул через щель в коридор и вернулся обратно.
Бальдур взглянул на него, собираясь что-то спросить, но альб быстро поднял руку и сделал умоляющий жест. Затем незнакомец опустился перед азом на колени и протянул руки к его оковам. Лиф вздрогнул. Под коричневым, низко надвинутым на лоб капюшоном было не морщинистое лицо альба, а лицо его брата!
— Лифтразил! — воскликнул Лиф. — Что…
Лифтразил резко обернулся, знаком приказал ему замолчать и бросил испуганный взгляд на дверь.
— Не так громко, — прошептал он. — Если нас услышат. то все пропало!
— Что все это значит? — гораздо тише, чем Лиф, но резко и недоверчиво спросил Ойгель.
Лифтразил снова повернулся к Бальдуру и занялся его оковами.
— Вы же видите, — недовольно ответил он, — я вас освобождаю.
— Но почему? — растерянно прошептал Лиф. — Я этого не понимаю.
Лифтразил на минуту оторвался от своего дела и наморщил лоб.
— Честно говоря, я и сам не очень понимаю, — признался он и улыбнулся. — Но вы не должны умереть. Во всяком случае, ты, Лиф.
— Значит, хоть ты понял, что в дела судьбы вмешиваться нельзя, — сказал Ойгель.
Лифтразил скривил рот.
— Суртур дурак, — насмешливо произнес он. — Победы, которых он добился, его ослепили. Но Лиф умереть не должен — по крайней мере, сейчас.
Лиф посмотрел на брата, и в его душе родилось горькое чувство разочарования. В первую минуту он решил, что братом двигало раскаяние. Но последние слова Лифтразила однозначно доказывали, что его поступок продиктован только расчетом. Ему было наплевать на жизнь Лифа, как и на судьбы Ойгеля и Бальдура.
— Как мы отсюда выйдем? — спросил Бальдур.
Лифтразил недовольно сжал губы и еще сильнее дернул за оковы Бальдура.
— Если я с этими штуками не справлюсь, то об этом нечего и думать. Но не беспокойтесь, один из карликов-кузнецов выдал мне тайну.
— А потом? — спросил Бальдур, — В коридоре полно охранников.
Лифтразил вздрогнул.
— Вы должны бежать не теперь! — торопливо зашептал он. — А то вы далеко не убежите, а Суртур заметит мою измену.
— И этого ты ужасно боишься, да? — презрительно спросил Ойгель, — Суртур был прав, когда он усомнился в твоей верности, — Он покачал головой, — Не могу поверить, что вы все-таки братья.
— Что значит — братья? — спросил Лифтразил. — У нас общие родители, только и всего.
— И несмотря на это, ты нам помогаешь? — спросил Лиф.
Лифтразил презрительно усмехнулся.
— Тебе, — подчеркнуто сказал он. — Не вам. Тех обоих я освобождаю только потому, что в одиночку ты не сделаешь и шага.
— Идем с нами! — вдруг предложил ему Лиф, — Вместе мы сможем убежать.
— С вами? — Лифтразил зло рассмеялся. — Куда же? Суртур будет меня преследовать и найдет везде, куда бы я ни спрятался. У меня нет желания вести жизнь затравленного зверя.
— А если в Азгард? — Лиф заволновался. — Я уверен, что азы тебя простят, если ты отречешься от Суртура.
Лифтразил задумчиво поднял на него глаза, затем посмотрел на Бальдура, снова на Лифа и покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Я не пошел бы, даже если бы хотел.
— Лифтразил прав, — мягко сказал Бальдур. — Его бы приняли у нас, но он не согласится, Лиф. Он с таким же желанием готов перейти на нашу сторону, как ты на сторону Суртура.
— С чего вы взяли? — не сдавался Лиф. — Если бы вы дали ему возможность попробовать…
— А если бы Суртур предложил тебе перейти на его сторону, ты бы согласился? — не отвечая на его вопрос, спросил Бальдур.
— Но это же совсем другое дело! — возразил Лиф. — Мы… мы же братья.
— Но ты на нашей стороне, — напомнил ему Ойгель, — а он служит Суртуру. Пойми же это наконец.
— Ойгель прав, — сухо произнес Лифтразил. — Несколько дней назад ты даже не подозревал о моем существовании. Что значит — братья? Какое отношение имеет твоя жизнь к моей?
— Неужели ты мой враг? — в отчаянии воскликнул Лиф, — Идем с нами, Лифтразил, отрекись от Суртура и переходи на сторону добра!
Неожиданно презрение на лице Лифтразила уступило место печали.
— Добра? — повторил он. — Ты действительно в это веришь?
Лиф кивнул.
— Разве это не так?
— Тогда я скажу тебе все, что я об этом думаю, — ответил Лифтразил. — То, что ты считаешь добром, я называю слабостью. Ты вырос у простых людей и думаешь, что они обращались с тобою по-доброму. — Он засмеялся. — Я не знаком с твоими приемными родителями, но могу представить, что за жизнь у тебя была. Они с тобой нянчились, приучили тебя работать с утра до вечера и внушили, что для жизни вполне достаточно иметь сытое брюхо и мягкую постель.