Когда Бальдур столкнул плот в воду и приказал Лифу ступить на него, мальчик, едва держась на ногах, заполз на середину плота и уснул раньше, чем аз и Ойгель последовали за ним.
Их плот мчался по бурным водам Слидура ночь, день и еще полночи, прежде чем Лиф проснулся снова; во всяком случае, так утверждал Ойгель. После глубокого, тяжелого сна без сновидений, в который обычно погружаются люди, измученные до предела, Лиф лучше себя не почувствовал.
Бальдур стал еще молчаливее и, когда Лиф, проснувшись, сел и стал протирать глаза, даже не обернулся. Ойгель тоже не обращал внимания на мальчика — он с беспокойством оглядывал берега Слидура, стремительно проносившиеся мимо него размытыми черными и серыми пятнами. Лиф спрашивал себя, какой длины мог быть Слидур; пока он спал, их плот, судя по его скорости, должен был пройти много миль. Однако свет вокруг них не стал ярче — все те же серые сумерки, исходящие как будто ниоткуда. Отсутствие перемен к лучшему глубоко опечалило Лифа, и он с грустью подумал о том, увидят ли они хоть когда-нибудь солнце.
Время от времени мимо них проносились пещеры, похожие на огромные воронки, полные сгустившейся тьмы: это были ответвления в другие области царства Гелы. Иногда, когда плот проходил через один из этих туннелей, хор стенающих голосов становился настолько громким, что заглушал даже рев воды.
Проходил час за часом, позади оставалось все больше пройденных миль. Когда второй день плавания уже клонился к концу, скорость течения реки стала уменьшаться, но так медленно, что Лиф поначалу этого не заметил. Потом стало светлее, и путники впервые за долгое время увидели дневной свет.
От радости Лиф так стремительно вскочил, что плот закачался.
— Свет! — закричал он. — Ойгель, там впереди — свет! Наконец-то нам удалось добраться до выхода!
— Пока нет, — угрюмо произнес Бальдур, и радость Лифа пропала так же быстро, как и появилась. Его опять охватил страх.
Светлое пятно впереди медленно росло, и путники уже видели выход из огромной подземной штольни, сквозь который тек Слидур. Течение реки замедлилось. Плот, который поначалу несся в бешеном темпе, уменьшил скорость, стал скользить медленно и плавно и наконец мягко ткнулся в песчаный берег и остановился. Лиф вскочил и хотел сойти на берег, но Бальдур быстрым и предостерегающим движением руки удержал его. Закрыв глаза, аз сначала с минуту прислушивался, потом пробежал вперед на несколько шагов и только после этого разрешил мальчику и Ойгелю следовать за ним. Вскоре он приказал всем остановиться, нагнулся, шмыгнул в сторону и исчез среди теней скал. Через несколько минут он вернулся.
— Нам повезло, — прошептал аз. — Он и не подозревает, что кто-то может прийти отсюда.
Ойгель кивнул. Он тоже выглядел встревоженным. Не успел Лиф задать Бальдуру вопрос, как аз повернулся и опять исчез среди скал перед входом в пещеру.
— О чем говорил Бальдур? — растерянно спросил Лиф. — Кто это?
— Гарм, — ответил Ойгель. — Он имел в виду Гарма, Лиф, стража преисподней. Ты о нем никогда не слыхал?
Лиф покачал головой.
— Никогда, — признался он. — А кто это?
— Сейчас увидишь, — ответил Ойгель. — Идем. Только тише!
Они прокрались на цыпочках. С каждым шагом, по мере приближения к выходу из пещеры, сердце Лифа билось все сильней.
Вот они достигли конца каменного туннеля, и Ойгель жестом велел Лифу осторожно посмотреть поверх скалы. Лиф повиновался.
То, что он увидел, заставило его вздрогнуть. Простиравшийся перед ним причудливый ландшафт был не менее жутким, чем мрачный туннель за их спиной: это были черные камни с острыми краями и белый песок, в котором, как маленькие острые ножи, поблескивали обломки костей. Слева от Лифа катила свои волны Слидур. В медленном течении реки мальчику чудилось что-то пугающее; черный поток сверкал как расплавленная смола. Над землей серыми, похожими на паутину клочьями неподвижно и зловеще висел туман. Через двадцать шагов окрестности уже тонули в серой дымке.
Недалеко от Лифа на земле лежал Гарм, пес преисподней.