Конечно, последовали грозные выводы, которые звучали на Политбюро при рассмотрении этих вопросов, были освобождены от должности ряд руководителей, в том числе в Средмаше. Это были тяжелые времена для всех атомщиков. Откровенно говоря, часть людей, которые взяли на себя основной удар, вряд ли так должны быть оценены. Например, для Анатолия Петровича Александрова это буквально была личная трагедия, так он переживал. Хотя он сделал все возможное, все, что от него зависело, чтобы разобраться в причинах происшедшего и предпринять необходимые шаги, которые бы повысили безопасность атомных станций, и избежать чего-то подобного в дальнейшем даже при отклонениях от норм эксплуатации.
(…) Обстановка была все время очень серьезная. Постоянно было давление сверху, разгоны исходили из разных инстанций. Но больше всего нас угнетала неясность во многих ситуациях.
В ликвидации участвовали разные силы, но приблизительно с середины мая главный удар принял на себя Средмаш. Сама Чернобыльская станция принадлежала Минэнерго. Казалось бы, в первую очередь их работники должны были предпринимать все необходимые шаги и ликвидировать последствия аварии. Но руководители Минэнерго, начиная с министра Майорца, говорили, что они в вопросах, касающихся радиации, не разбираются. Хотя Минэнерго располагало более мощным строительно-монтажным комплексом, чем Минсредмаш, с точки зрения выполняемых объемов. Но им удалось уйти от работ, связанных с созданием укрытия. И все это было поручено Минсредмашу.
Помню, как в середине мая приехали руководители Минсредмаша во главе с Ефимом Павловичем Славским, который знал, что такое ликвидация радиационной аварии. Приехал Александр Николаевич Усанов — заместитель Славского, и с этого периода началась активная работа по проектированию укрытия, а затем с середины лета — по его возведению. Фактически были привлечены все строительно-монтажные организации Минсредмаша. В Чернобыле была организована колоссальная строительная база, организован транспорт, и все работали как на конвейере. Достаточно сказать, что в отдельные дни, точнее в сутки, укладывали до 10 тысяч кубометров бетона!!! Такой объем даже трудно вообразить. А делалось все это в условиях гигантских облучений!!! Были, конечно, комбинезоны, медицинское наблюдение. Но работа была тяжелейшая. И не случайно, что многих людей, кто там трудился, сегодня уже нет среди нас. Нет людей, с которыми я работал — Александра Николаевича Усанова, Юрия Сергеевича Крашенинникова, Курносова, монтажника Быкова и многих других.
Само укрытие было возведено в сверхсжатые сроки и в конце октября было принято межведомственной комиссией во главе с Лукониным. Было создано министерство Минатомэнерго, которому были переданы в эксплуатацию атомные станции.
Укрытие было рассчитано на 20 лет. Вот прошло уже 20 лет. Сегодня иногда раздаются критические голоса, но я хотел бы посмотреть на этих людей — что бы они могли сделать в тех условиях, в каких работали наши строители, монтажники, проектировщики, — в условиях незнания, огромных радиационных полей, страшного нажима сверху? Поэтому то, что было сделано в 1986 году для ликвидации аварии, заслуживает всемерной благодарности, памяти и высокой оценки.
Студентка, филолог 18 лет:
— Знаете, чем они отличаются от нас? Они не рассказывают, какие бывают люди, они рассказывают, кто и как действовал, что решал и что получилось. В этом поколении было модно работать и думать. Они смотрят на нас и в ужас приходят, от того, как мы вылетаем из институтов, можем не работать годами, крутиться так, продавать что-то или рекламировать. Раньше я думала, что они нас ненавидят, а теперь понимаю: они за нас боятся, что мы не справимся ни с собой, ни с техникой, ни с врагами…
На экране диалог двух биофизиков Р. М. Бархударова и С. В. Панченко:
Вопрос:
— Как бы Вы охарактеризовали то поколение атомщиков, к которому себя относите?
(Р. М.) Да… Судьба-вопрос. Такие вопросы надо предварительно задавать. Понимаете, если обо мне говорить, я себя к атомщикам, в обычном таком, стандартном понимании, не отношу. Я не занимаюсь реакторами, не занимаюсь непосредственно станциями. Я всю жизнь занимался радиационной гигиеной и радиационной экологией. Это все, что связано с проблемами вокруг станций, вокруг предприятий атомных и т. д. Это защита населения, человека, защита среды. Можно ли меня назвать атомщиком? Ну так, условно. Поскольку я имею отношение к атомной энергетике и промышленности. Но, в узком смысле, я повторяю, я — не атомщик.