Германцы не оборонялись от римлян — они остановили империю на Рейне и сами обрушились на Рим: ведь там, за укрепленной римской границей, лимесом, были сосредоточены немыслимые для варваров богатства, которыми пресыщались римляне, оставляя презираемых ими варваров в нищете. Тацит еще пишет о том, что «германцы столь же мало заботятся об обладании золотом и серебром, как и об употреблении их в своем обиходе. У них можно увидеть полученные в дар их послами и вождями серебряные сосуды, но дорожат они ими не больше, чем вылепленными из глины; впрочем, замечает римский автор, ближайшие к нам знают цену золоту и серебру из-за применения их в торговле». Но уже Страбон пишет, что равнодушие к богатству ушло в прошлое: гельветы — «племя богатое золотом, но мирное», — узнав, «что богатство, приобретенное кимврами разбоем, превосходит их собственное <…>, пришли в такое возбуждение, что поднялись вместе с кимврами» против римлян. Римлянам удалось отбить варваров, но это было только начало. Страбон признается, что «принятый у нас образ жизни испортил нравы чуть ли не всех народов, внеся в их среду роскошь и любовь к наслаждению, а для удовлетворения этих пороков — гнусные происки и порождающие их бесчисленные проявления алчности».
Правда, у германцев это была поначалу странная, на современный взгляд, алчность. Археологи находят драгоценную римскую посуду… в погребениях германских вождей. Золото и серебро ценится в загробном мире больше, чем при жизни (если верить Тациту). В последующие века богатства приносятся в жертву в традиционных германских и скандинавских святилищах — убивают людей (пленных?), скот; массу ремесленных изделий, оружие, украшения из золота и серебра, культовые (вотивные) изображения бросают в озера (ставшие болотами). Оружие найдено намеренно поврежденным — поломанным на куски или изогнутым (об этой порче жертвенных предметов рассказывал Орозий).
Жизнь в этом мире — разрушающемся мире традиционных племенных ценностей — ненадежна: надежней обеспечить себя на том свете. Сам Один, согласно средневековой легенде, о которой еще пойдет речь, завещал брать с собой на погребальный костер или хоронить в тайном месте как можно больше сокровищ — они нужны для вечной жизни в Вальхалле. Эти люди и их боги еще далеки от евангельской заповеди: «Удобнее верблюду пройти сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царство Божие».
Историк средневековой культуры А.Я. Гуревич обратил внимание на то, что алчность и щедрость в равной мере были присущи варварским вождям, они жаждали новых и новых богатств и без конца раздавали их на пирах своим дружинникам. Скупость считалась страшным пороком: когда жена Одина Фригг задумала погубить одного древнего конунга, она оклеветала его перед богом, сказавши что конунг скуп на еду во время пиров. Алчность и одновременная расточительность вождей понятна: кровнородственные связи перестали быть надежными, им на смену пришли дружинные, общность боевых «друзей», завоевать постоянную дружбу которых можно было только благодаря военной удаче и щедрым подаркам…
Мысль о пагубной алчности, распространившейся у варваров, пришла в голову не только греческому интеллектуалу Страбону; вокруг мотива рокового богатства формируется и собственно германо-скандинавский эпос о Нибелунгах. Целые королевства гибнут из-за рокового богатства, которым неправедно завладели сами боги: бургундские короли скрывают этот клад — золото Нибелунгов — в водах Рейна и под жестокими пытками гуннов не открывают места, где он спрятан (об этом будет говориться в главе 9).
Сама эпоха переселения народов порождает не менее важные мифологические и эпические мотивы. Столкновение германцев с Римом привело не только к захвату вожделенных богатств, это было столкновение с античной цивилизацией, обретение новых ценностей и включение во всемирную историю. Имена германских племен и их деяния появились в римских анналах и всемирной географии Страбона, а во второй половине I тысячелетия н. э. уже сами германские авторы стали писать историю собственных народов.
Переселенческие сказания
Тацит пересказывал германское этногенетическое предание о том, что германские племена делятся на три группы — истевонов, ингевонов и гермионов, происходящие от трех сыновей первочеловека Манна. Ему был известен и еще один миф, принадлежащий отдельному германскому племени наганарвалов, относящемуся к свевам; они почитали в священной роще божественных братьев-близнецов, которых римский историк сопоставил с античными Кастором и Поллуксом, указав, что их германское имя — Алки. Их культом руководил жрец, одетый в женскую одежду. Нас уже не должен удивлять этот странный травестизм, когда мужчина носит женское одеяние; мы помним, что для этногенетических мифов — мифов о происхождении людей — характерны мотивы двуполости, гермафродитизма. Значит, нужно полагать, что Алки, которым прислуживал жрец-андрогин, были мифическими первопредками племени наганарвалов. Само имя Алки трактуется как «Олени», что тоже очень характерно для этногенетических мифов — первопредки разных народов часто имели двойную зооантропоморфную природу (такие мифы принято называть тотемическими). В одной поздней исландской песне, написанной уже в христианскую эпоху, описывается таинственное видение, в котором два неведомых человека ведут солнечного оленя, ноги которого опираются о землю, а рога касаются неба. Эти двое и космический олень воплощают весь земной мир — всех людей и животных.