Воронов отмахнулся от этих слов как от пережитка дремучего прошлого. Однако его научный интерес был подогрет. Что за природный феномен мог вызывать такие аномалии? Он запросил доступ в городской архив, желая изучить старинные метрики и судовые журналы. Работники архива, сознательные граждане, с готовностью пошли навстречу просвещённому запросу.
Среди пыльных фолиантов и свитков Воронов нашёл не то, что искал. Его внимание привлекла пачка писем и дневников на странном диалекте, смеси греческого, татарского и русского, принадлежавших некому купцу-раскольнику XVIII века. Тот описывал «курганы не из земли, а из отполированного морского камня», что находились на самом берегу, куда море порой не доходило, а порой заливало с головой. Он писал о «бирюзовых идолах» с неестественными, вытянутыми чертами, которых местные жители почитали как «старших», принося им дары. Самое же жуткое упоминание было о «Книге Приливов» — манускрипте, будто бы написанном не чернилами, а веществом, похожим на застывшую морскую пену. Купец утверждал, что тот, кто прочтёт её, услышит «зов глубины» и обретёт «знание древнее звёзд», но цена будет ужасна.
Воронов счёл это бредом суеверного человека. Но зерно сомнения было посеяно. Он начал замечать, что узоры на бирюзовой воде, если смотреть на них под определённым углом, складываются в гипнотические, геометрически невозможные фигуры. По ночам ему стали сниться сны, в которых он медленно шёл по морскому дну навстречу циклопическим руинам города из зеленоватого камня, а с башен доносилось мерное, монотонное гудение, похожее на звук гигантской раковины.
Его нервозность не ускользнула от внимания председателя местного ЧК, товарища Кравченко, человека умного и преданного делу революции. Вызвав учёного к себе, он не стал грозить, а по-отечески спросил о ходе работ. Воронов, смущённый, поделился своими находками, списывая всё на усталость и влияние местного фольклора.
Товарищ Кравченко выслушал внимательно и сказал: — Товарищ Воронов, наша задача — вырвать народ из тьмы невежества. Но есть тьма иная, древняя, досоветская, досоциальная. Она не в классовой борьбе, а в самой природе, в тёмных углах сознания. Мы должны бороться и с ней, но не любопытством, а твёрдостью духа. Не ищите то, что лучше бы осталось забытым. Стройте новое, вместо того чтобы копаться в гнилом старье.
Но было уже поздно. Научная одержимость, подпитанная тайной, овладела Вороновым полностью. Он узнал, что часть архива, связанная с раскольниками, была изъята из старой библиотеки купцов-меценатов. Внутри неё могла быть и та самая «Книга Приливов». Обойдя все инстанции, он добился разрешения на осмотр запечатанного подвала того самого купеческого особняка, где теперь размещался детский клуб.
В сыром, пропахшем плесенью и солью подвале, под грудой сгнивших мешков, Воронов нашел её. Не книгу в привычном понимании, а стопку тонких, гибких пластин из перламутра или слюды, испещрённых теми самыми гипнотическими знаками, что он видел на воде. Текст светился слабым бирюзовым светом.
И он начал читать. Не буквы, не слова — он воспринимал идеи напрямую, разум погружался в пучину немого, безвозрастного знания. Он постигал геометрию неэвклидовых пространств, видел историю Земли, где по бирюзовым равнинам ходили существа неописуемой формы, а города их простирались и в море, и на суше, и в измерениях, о которых человек не смел и помыслить. Он узнал, что существа не ушли, а спят, ожидая часа, когда звёзды сойдутся в нужной последовательности, и их город У’РНОЛ’XXА выйдет из-под воды.
А потом он услышал Зов. Он исходил не из книги, а из самого моря, из каждой его капли. Это был монотонный, заунывный звук, обещавший освобождение от бренной телесной оболочки, слияние с вечной, холодной бездной…
Товарища Воронова нашли недалеко от берега на рассвете. Он сидел по пояс в воде, качаясь в такт тихим волнам, и беззвучно шептал, уставившись пустыми глазами в горизонт. В руках сжимая несколько перламутровых пластин. При попытке забрать которые, он забился в немой, но яростной истерике.
Его перевезли в больницу. Врачи лишь разводили руками. Разум был мёртв, выеден изнутри чем-то, что не поддавалось диагнозу.
Товарищ Кравченко лично приехал на склад, куда поместили остальные находки из подвала. Он приказал всё тщательно упаковать, описать и отправить в особый архив в Москву, приложив гриф «Особой важности. Для служебного пользования специалистами Высшей психофизической лаборатории при ВЧК».